Внутри лавки господствовал — иначе не скажешь — колоссальный мужик, одной бородой которого вполне можно было набить перину. Над бородой возвышалась копна курчавых нечёсаных волос, и только в узкой щели между бородой и шевелюрой, как из бойницы, посверкивали серые, навыкате глаза. Наверное, он привык выкатывать глаза, чтобы хоть что-то видеть из своих зарослей, подумал Первей.
— Меч?.. — спросил хозяин лавки утробным басом, едва взглянув на болтающийся у пояса рыцаря клинок.
— Почтенный, мне нужен хороший меч, — просто ответил Первей.
Хозяин что-то проурчал под нос, выгребая из-под прилавка несколько клинков в ножнах. Рыцарь присмотрелся. Прямые европейские мечи, старинной немецкой, французской и русской работы, длинный двуручник с гербом тевтонского ордена, тонкая, гибкая шпага явно фрязинского изготовления, арабская булатная сабля…
— Вот очень неплохой меч, — купец вытянул могучей дланью длинный двуручник из ножен, играючи крутанул веером.
Рыцарь взял оружие, примерился. Двуручник гнул к земле своим весом, достигая в длину роста взрослого мужчины, притом высокого.
— Когда я буду таким же здоровенным, как ты, почтенный, я непременно заведу себе такую алебардину.
Хозяин утробно заухал, и рыцарь не вдруг понял, что это смех. Понравилась шутка.
— Тогда вот, полегче, — он взмахнул шпагой, и воздух взвизгнул, рассечённый тонким и гибким, как тростинка, сверкающим лезвием.
Первей взял шпагу, со свистом рассёк ей воздух крест-накрест. Оружие было послушным, лёгким… Нет.
— Не знаю, что и сказать, хозяин. Для стилета слишком длинно, разве нет?
Хозяин снова заухал.
— Тогда возьми вот. Сабля что огонь, режет шёлковый платок на лету. Ей можно опоясаться, и ни хрена ей не будет — настоящий дамасский булат.
Первей вздохнул.
— Хозяин, ты не понял. Мне нужен очень хороший меч. Кладенец, если угодно.
Глаза втянулись внутрь необъятной кудлатой башки, борода заходила ходуном, явно отражая некие мыслительные процессы, происходящие в глубине зарослей.
— Я плохо расслышал, вроде…
— Ты правильно всё услышал, почтенный.
Купец потянулся ручищей скрести башку, очевидно, таким путём намереваясь улучшить качество мыслительного процесса.
— Ладно, обожди здесь.
Хозяин втянулся куда-то в недра своей лавки, оставив Первея разглядывать густо стоявшие вдоль стен топоры, копья, сулицы, алебарды, самострелы-арбалеты и даже небольшое орудие огневого боя, железную трубу на вертлюге, для прочности сплошь окованную стальными кольцами — бомбарду, приводимую в действие огненным зельем, дьявольским изобретением монаха Шварца.
— Вот, — вновь возник из недр своего заведения купец, подобно улитке, высунувшейся из раковины.
Первей осторожно взял в руки меч, медленно вытянул из ножен. И случилось чудо — меч будто врос в руку, стал её продолжением. Рыцарь крутанул его вправо-влево… нет слов.
— Сколько?
— Ежели золотишком, то пятьсот ляшских золотых.
Теперь глаза выпучились у Первея.
— Почтенный, я не спрашиваю тебя, сколько тебе нужно для полного счастья. Сколько стоит этот меч?
— Тогда шестьсот.
«Родная, ты слышишь?»
«А что ты хотел? Это же купец, он давно забыл такое слово: «совесть». Он увидел, как ты смотришь на этот меч, так почему не содрать с клиента? Между прочим, сам он заплатил бывшему владельцу только тридцать рублей серебром»
«Понятно. Ну что, предложить ему равноценный обмен? Пуговица у меня есть»
«Подожди, можно сделать лучше. Ты так долго учил один фокус — «неразменная монета» В чём дело?»
Точно. Первей привычно сосредоточился, вызывая дрожь… Всё.
— Держи свои деньги! — рыцарь брякнул на прилавок золотую монету. — Сдачу не забудь!
Купец, утробно урча, взял монету, сунул в толщу бороды — укусил. Кинул в ящик под прилавком, и оттуда же начал доставать сдачу. Сдачи оказалось много, гора серебряных, медных и золотых монет разнообразной чеканки росла и росла. Сверху лёг тот самый золотой.
— Жадный ты, хозяин, — посетовал Первей, сгребая монеты в два здоровенных кожаных кошеля.
— Купчине иначе не прожить, — отозвался умиротворённо купец. Доволен выгодной сделкой.
Первей почувствовал некую неловкость, что ли…
— Держи! — рыцарь кинул на прилавок свой старый меч. — Дарю тебе сей длинный ножик.
— Щедрый ты, — купчина хмыкнул, рассматривая подарок. — Нищим будешь.
Выйдя из лавки, рыцарь не удержался и снова вынул… ну, скажем так, покупку. Меч отливал маслянистым мягким светом, длинная рукоять, обмотанная сыромятным кожаным ремешком, предварительно вымоченным в воде (чтобы после высыхания кожаная оплётка сидела мёртво), была так удобна, будто росла из ладони. Ах, хорош меч!
«Родная, он и в самом деле способен рубить сталь, как дерево?»
«Вообще-то меч-кладенец специально приспособлен для того, чтобы ломать в бою мечи противника. Но, разумеется, такое дело требует умения и изрядной силы»
«Что ж, придётся потренироваться»
«На ком?»
«Ну… Был бы меч, а желающие сунуть голову под него всегда найдутся. Я не прав?»
«Прав, рыцарь. Ох, как ты прав!»
* * *
Уже на подходе к логову Вараввы Первей почуял опасность, будто сочившуюся из-за бревенчатых заборов-заплотов, глухо окружавших грязный проулок.
«Родная, отзовись»
Нет ответа.
«Родная, отзовись!»
Нет ответа. Зато из проулка серыми мышами вышмыгивают какие-то неясные полулюди-полутени. И сзади, и спереди.
В своё время Первея не раз выручала эта его черта — не думать, а действовать в критических ситуациях. Рука ещё тянула из ножен новоприобретённый меч, а тело уже бросилось в атаку на стоявших впереди. Теперь главное — быстрота.
Арбалетный болт скользнул по рёбрам, порвав одежду, мимо уха просвистел тяжёлый метательный нож, но это уже не имело значения. Тело рыцаря, будто вспомнив молодость и всё, что было, уже само выстраивало схему боя, так что Первей как будто наблюдал происходящее со стороны.
Клинок рыцаря свистел, распарывая воздух направо-налево, и разбойнички, привыкшие брать не умением, а числом, и в особенности — страхом, валились снопами. Первым делом он достал второго татя с самострелом, наиболее опасного в затевавшейся свалке. Разбойник почему-то не успел спустить тетиву, и тяжёлый самострел выпустил стрелу уже сам, от удара о землю. Здоровенного душегуба с кистенём рыцарь лишил его оружия вместе с рукой — кувыркаясь, оба предмета полетели на снег, дикий рёв огласил проулок. У кряжистого низенького разбойничка в лаптях была рогатина, и шёл он с ней, будто на медведя — явно недавний селянин, поменявший профессию на более прибыльную. Первей усмехнулся, сильным ударом плашмя отводя остриё рогатины от своего живота, перехватил его левой рукой за окованное железом древко и что есть силы дёрнул противника на себя, одновременно выбрасывая вперёд меч. Мужичок удивлённо хрюкнул, обнаружив в своём брюхе совершенно ненужную сталь, и упал на колени, словно собираясь молиться.
