В предвечернее время Веселый Уголок только просыпается. Хотя большая часть его заведений работает круглосуточно, здешние клиенты, подобно некоторым насекомым, избегают дневного света. Только после захода солнца веселье достигает апогея.
– Ты бывала здесь прежде? – спросил я Майю.
– С джентльменом – ни разу. – Она рассмеялась.
Я попытался напустить на себя суровость, но ее стойкое хорошее настроение было очень заразительно. Я улыбнулся.
– Конечно, – сказала она. – Одно из наших любимых развлечений – приходить сюда и наблюдать за всякими придурками. Ну, иногда – обхамить сутенера или обчистить пьяного. Тут всегда можно славно позабавиться. Те, кто сюда приходит, редко осмеливаются жаловаться.
– Ты понимаешь, как это опасно? Веселый Уголок заботится о своих клиентах.
Она наградила меня выразительным взглядом из тех, что молодежь приберегает для старых хрычей, несущих всякую чушь.
– А что нам терять?
Только собственные жизни. Но подростки бессмертны и неуязвимы. Спросите их, если не верите.
Еще не стемнело, но на недостаток общества мы пожаловаться не могли. Мы брели по окраине квартала, где предложения услуг носили сравнительно невинный характер. Джентльмены глазели на витрины, зазывалы зазывали, мои ангелы крались следом, а дюжина недорослей клянчила мелочь. Когда я их отшил, один ущипнул Майю за зад и удрал. Я, как и положено, яростно зарычал и даже сделал шаг в сторону нахального щенка, но тут до меня дошел весь комизм положения.
– Теперь ты на другой стороне, милая. Добро пожаловать в мир взрослых!
– Мне больно, Гаррет!
Я засмеялся.
– Ублюдок! Лучше бы поцеловал больное место.
В этой невинной части Веселого Уголка владельцы выставляли свой товар в больших окнах-«фонарях». Я не мог не восхищаться открывшимся мне зрелищем.
– Ты истекаешь слюнями, старый козел.
Возможно, так оно и было, но я это отрицал.
– Чем она лучше меня? – приступила Майя к допросу с пристрастием минутой позже. Я не смог бы ответить на этот вопрос. Штучка, о которой шла речь, была моложе Майи и не такая хорошенькая, но соблазнительна до умопомрачения.
Мне необходимы шоры. Иначе моя слабость вовлечет меня в пучину бедствий.
– Вон она.
– А? Кто? Где?
Майя бросила на меня свирепый взгляд:
– Что значит «кто»? Кого мы, к дьяволу, разыскиваем?
– Ну-ну, полегче. Где ты ее видела? – Пора браться за ум, Гаррет. Привыкай принимать в расчет чужие чувства.
– Прямо перед нами. Примерно через квартал.
Ее глаза получше моих, если она сумела разглядеть кого-то в толпе на таком расстоянии.
Я мельком увидел знакомые светлые волосы.
– Вперед!
Мы прибавили шагу. Я пытался не упустить волосы из виду. Они исчезли, появились, опять исчезли и снова появились. Мы неслись вперед. Волосы мелькнули в водовороте у входа в «театр», где как раз начиналось первое представление, исчезли и больше не появлялись.
Я не сомневался, что мы заметили Джилл.
Я попытался расспросить театрального зазывалу – тощего, словно борзая, мужчину с обветренной от постоянного пребывания на воздухе физиономией. Мне не показалось, что он – славный малый. Он посмотрел на меня и тоже узрел нечто такое, что ему не понравилось. Пять марок серебром вызвали в нем молчаливое презрение. Этот тип не только ничего не знал ни о каких блондинках, но и вообще разучился разговаривать.
Майя оттащила меня от него прежде, чем я попробовал что-нибудь из него выжать. Нужно соблюдать осторожность, вымогая сведения в Веселом Уголке. Все изгои держатся вместе, как виноград в грозди, все противостоят остальному миру.
– Может, в следующий раз попробую я? – предложила Майя. – Даже эти унылые обезьяны меня выслушают.
Выслушают, хотя бы назло мне.
– Ладно. Давай перейдем улицу, сядем и все обмозгуем.
Веселый Уголок может похвастаться удобствами, напрочь отсутствующими в остальной части города. Такими, как общественные сортиры и уличные скамейки. В любом другом месте скамейки поломали бы на дрова, а сортиры превратили бы черт знает во что. Здесь же самих громил обломают еще до того, как они успеют задумать свою пакость.
Организация не проявляет терпимости к людям, которые стоят ей денег.
Мы перешли на другую сторону и сели. Я размышлял над своими возможностями на этой территории, а Майя тем временем отклоняла различные предложения, объясняя свой отказ тем, что она занята.
– Хотя, – сообщила она одному кандидату в ухажеры, – возможно, позже мне удастся отделаться от этого старикашки.
– Майя!
– Чему ты удивляешься, Гаррет? С тобой неинтересно. Этот тип похож на человека, который знает, как хорошо провести время.
Черт бы их всех побрал! Клянусь, прежде, чем выпустить их из детства, от них требуют подписанный кровью договор, где сказано, что они обязаны изводить нашего брата всеми доступными способами.
– Дай мне передышку, Майя. Или хотя бы возможность привыкнуть к мысли, что ты стала женщиной.
На ее лице заиграла самодовольная улыбка. Она нацарапала шесть очков в пользу Майи на своем невидимом табло.
Ближайшие заведения в основном служили для удовольствия зрителей, а не участников. Мой желудок немного сводило при мысли о Джилл Крайт, блистающей в одном из этих шоу.
Конечно, нет ничего невозможного. Просто мне эта мысль не нравилась.
Я без труда мог представить ее в такой роли. У этой женщины явно нелады с психикой. Важные знакомые, которых она упоминала, могли уверить ее, что ни на что другое она не годится. Человеческое мышление – загадочная штука.
Меня изумляет, что наша раса ухитряется не только выживать, но и добиваться время от времени шаткого преимущества в споре с иными разумными видами. Вероятно, существует некая сила, более могущественная, чем мы сами. Сила, толкающая нас к величию.
Эта мысль весьма утешительна, на мой взгляд. Приятно думать, что моим сородичам суждена участь, которая затмит наше прошлое и настоящее. Церковь, Ортодоксы, все Анитские культы, секты и конфессии предлагают своим последователям эту надежду, но они окружают ее таким количеством вздора и так часто поддаются мирским соблазнам, которые, по их же словам, разрушают надежду, что их пастыри утратили всякое право вести нас к светлому будущему.
Майя прижалась ко мне немного теснее, якобы укрываясь от вечернего бриза.
– О чем ты думаешь, Гаррет?
– О Сынах Хаммона как о силе, воплощающей идею хаоса и убежденной, что забвение – единственная участь, которой мы заслуживаем.
Майя откинулась назад и посмотрела мне в глаза:
