Я проводил его взглядом, поднял голову. Глянул вдоль улочки, образованной двумя рядами прилавков, полосатых пологов, дощатых кровель. Везде стояли продавцы, везде лежал и висел товар. Везде толпились люди. По улочке неспешно тянулся поток шляп, беретов, чепчиков, косынок, капюшонов, изредка — шлемов. Но чаще просто непокрытых голов. Он напоминал равнинную реку — спокойную и предсказуемую, несущую жизнь и благодать. Прилавки походили на запруды и заводи, где течение приостанавливалось, завихрялось, замирало. А взблеск золота и серебра казался бликами рыбьей чешуи в яркий день. Но, как на любой реке, блеск тот мелькал нечасто. Да, у поверхности всегда играет мелкая рыбешка, однако крупные рыбины дремлют в мутной глубине. Правда, я прекрасно видел сквозь любую илистую толщу. Толстосумов всегда выдают глаза — осторожные, внимательные, жадные. Бедняков, кстати, тоже — беспечные, обреченные, голодные. Но я их различал даже с закрытыми глазами. Ведь они остро пахли желаниями.
Над рынком плыло множество всевозможных запахов: свежей сдобы, сладких леденцов, вяленого мяса, просоленного сала, выделанной кожи, звонкой керамики, крашеного полотна, деревянной утвари, кованых предметов обихода. И всего прочего, что можно отыскать здесь. Я самозабвенно потянул воздух, прикрыл глаза. Я пытался понять, какой из всех запахов сильнее. Потянул еще раз, замер…
Пахнет золотом.
Все запахи сплетались в единый сильный запах золота. Так как любой товар рано или поздно превращался в металл и оседал в мошнах торговцев. Но лишь затем, чтобы потом снова превратиться в другой товар, которого им недоставало.
Однако над запахом золота витал запах желаний. Ведь золото — лишь символ желаний.
Но еще сильнее пахло людьми. Ибо люди — источники желаний.
Я стоял и жадно принюхивался.
Жадный я?
О, да! Я очень жадный. Настолько, что даже скуплюсь приобрести одежду и прочее, чтобы выглядеть пристойно. Мне с избытком хватает лохмотьев. Они, правда, вызывают глубокое презрение у остальных людей. Но то уже не важно. По крайней мере — для меня. Я так жаден, что каждый раз трясусь, когда пахнет искренним сильным желанием. Когда пахнет силой и самоотверженностью. Когда стучит горячее сердце, и толкает хозяина на подвиги. Для этого не обязательно идти на войну. Подвиг можно совершить даже здесь, на рынке. Я не думаю, что у богатого купца хватит смелости расстаться с круглой суммой просто так, лишь бы бедняки боготворили его, как легендарного героя. Подобная смелость стала бы сродни мужеству солдата, который в одиночку бросается на строй вражеской пехоты. Я не думаю, что у бедняка хватит сил заработать столько, что богачи удивленно замолкнут и с уважением взглянут на него. Такой силой должен обладать солдат, не просто бросившийся на строй вражеской пехоты, но и одолевший ее. Но, увы — герои всегда редкость. И это хорошо. Это вселяет гордость в сердца истинных героев. Возвеличивает их над остальными. Ведь чем труднее и опаснее путь, тем меньше отважных первопроходцев. Еще меньше тех, кто дошел до конца. Зато они полноправно гордятся собой. Пусть глупцы и назовут гордость грехом. Завистливые слабые глупцы, кто остался позади, отстал или вовсе побоялся сделать первый шаг.
Люди шли нескончаемым потоком по руслу рыночной реки. Люди всех возрастов, полов, общественных сословий. Люди в разных одеждах и обуви. Люди разных взглядов и мировоззрений. Люди с разным жизненным опытом, с разными мастеровыми навыками, разным вкусом. С разными мечтами и желаниями. Люди всегда разные. Они рождаются таковыми, пусть и имеют много общего. Иначе мы бы путались и не могли отличить одного от другого. Я с затаенным восхищением посматривал на людей так, как сытая щука таращится на мальков в камышовой заводи. Хотя щуке безразличны особенности мальков — важно их количество. Однако я ценил и отмечал каждого — ведь каждый бесподобен. Люди тянулись в обоих направлениях, временами подплывая к запрудам из товаров. Их внимание привлекали как раз товары, словно мелкие хлебные крошки, брошенные для прикормки. А продавцы, подобно рыбакам, выжидательно приглядывались к ним. Они решали, как лучше закидывать словесные сети, желая увеличить улов. Но смотрели опять же не на людей, а на жирные брюшки их кошелей. Или на внешний облик, по которому как раз судили о «жирности» рыбешки. Но и покупатели знали себе цену, и не давали себя просто так в обиду. Некоторые, особо шустрые, проворно огибали все сети, сбивали до невозможности цену, вырывали крошки из-под носа удильщика, и уносились прочь. Иные подолгу топтались возле прилавков, разглядывая приглянувшуюся вещицу. С продавцами разговаривали лишь о цене, о качестве или особенности товара. Но ни одного из покупателей не привлекал продавец, как хранитель знаний и мудрости. Какой смысл тратить время на незнакомого человека, когда нужно удовлетворять свои мимолетные потребности и обретать материальные блага, желательно по сходной цене? Времени и так мало. Если говорить с каждым, то никакой жизни не хватит.
Может, поэтому и живут люди так мало?
Как мальки в камышовой заводи?
Пусть даже собственные щучьи мальки.
Редко кто вырастает в крупную щуку.
Но если вырастает…
Нет, я не столь кровожаден. По крайней мере, пока сыт. А когда сыт, сам оберегаешь своих мальков…
Я смотрел на людей, прислушивался к неторопливым речам, принюхивался ко всяческим желаниям. Товары меня мало интересовали. А если интересовали, то, опять же, как отголосок желаний и устремлений мастера. Торговцы интересовали меньше — ведь они просто перепродавали готовое. Хотя и здесь имелась доля желания. Ведь разные торговцы продавали разные товары — кому что ближе и приятнее. Иной раз вопреки большой выгоде, но в угоду своим симпатиям.
Да, такую роскошь могу позволить лишь я. Мне не нужны все эти товары, даже самые лучшие и дорогие. Я могу иметь их сколько захочу. Ведь все они созданы человеком, его руками и разумом. У меня есть и руки и разум, ничем не хуже любого другого. Но мне нужен весь мир, созданный не человеком. Впрочем, я имею и его, как, собственно, любой человек. Другое дело, я стремлюсь познать его красоты и тайны со всех сторон его величественного многообразия. И чем больше познаю, тем больше восхищаюсь как Творением, так и Творцом. И людьми, как частицей того Творения, во многом подобной самому Творцу!
Вот почему я не обращаю внимания на безделушки, сотворенные людьми, за которые они, иной раз, готовы грызть друг другу глотки. Даже не за безделушки, а за их призрачный золотой символ. Вот почему обращаю я внимание на самих людей, как на творцов тех безделушек. На людей, как на отголосок высокого замысла Творца. Точно так же, как и сами люди смотрят лишь на свои товары. И частенько не понимают, что товары лишь отголосок их желаний. Еще реже задумываются, что они — творцы своих желаний. Но то уже неважно. По крайней мере, для самих людей.
