В ярости стегал плетью своего коня Эван Асгамир, и взрывали копыта землю, и по этой земле Ингерд шел, а за ним — два волка след в след, как на охоту. Да то настоящая охота и была, отринул Ингерд все человеческое, чтоб врага своего выследить, второй день зверем шел.
Обогнули Асгамиры Соль-озеро, из Орлиных земель в земли Туров попали, и везде знак красного пера пропускали без боя. И случилось так, что как раз застал Вепрей во владениях Туров светлый Имарь-день.
Весь день ехали Вепри, весь вечер и полночи, а потом кони совсем из сил выбились, и остановились Асгамиры в роще отдохнуть до рассвета.
Да только не простая та роща была, заповедная: в ней вечувары древние стояли, сюда кхигды гадать приходили, здесь пелись меинкер — обрядовые песни. Не знали того Асгамиры, спали беспробудно, а на рассвете их напевы дивные растревожили да голоса звонкие. Занялась заря красная, и вышли на поляну девицы молодые, венками из цветов украшенные, в рубашках одних да босые, ибо в рощу ту как в горницу светлую ходили. Пришли они сюда обычаи древние творить, и с ними кхигд, чтоб правильность обрядов блюсти.
Пришли — и остановились, удивленные да испуганные: заповедную их рощу сапоги да подковы топчут, тяжелые мечи травы собой шелковые примяли, не бывало до этих пор в роще ни луков, ни копий, ибо в Имарь-день запрещалось кровь проливать.
Оглянулись вокруг Асгамиры хмуро — не любо им было, что ни свет ни заря их подняли, но делать нечего, кликнул янгар Эван своих воинов, оседлали они коней да удалились безропотно — Имарь-день во всех землях почитали. Да только Рунар остался, точно к земле прирос, с места не двинется. Приметил он девицу, как лоза стройную, как весенний рассвет ясную, прекрасную, как вечерняя заря. Остановился Рунар, точно заколдованный, а все девицы в стайку, как пичуги испуганные, сбились — уж больно грозен был Вепрь и меч в руке сверкал, в ножны не вложенный.
А тут Ингерд является, клинок со свистом выхватил и прямо на Рунара идет и нипочем ему древние обряды — вот она, добыча его! И встретились клинки звонко, кровь пролить хотели, и вздрогнули вечувары от дерзости такой, заволновалась заповедная роща, а между Ингердом и Рунаром та девица бросилась, тонкими руками мечи остановила, поранилась, но в стороны их развела.
— Не смейте! — им крикнула гневно. — Остановитесь, обычаев не помнящие!
Ингерд повернулся к ней, яростный, и замер вдруг, клинок опустил, отступил на шаг, ибо увидел вдруг перед собой глаза — неумолимые, беспощадные, родные. Глаза цвета спелой вишни. Глаза зверя. Глаза Волчицы.
А Рунар забыл начисто, что с Ингердом драться собирался, к девице подходит, слово молвит:
— Ты скажи мне, девица, из какого рода ты, как имя твое, кто отец твой?
Отвечает ему девица, как лоза, стройная:
— Из рода Белых Туров я, имя мне — Кьяра, и прихожусь я славному янгару Исмелу Стиэри дочерью.
А сама на Ингерда смотрит, и темнеют глаза ее. Перехватил этот взгляд Рунар и смертельно побледнел, будто ранили его в самое сердце. Нет, не мог он допустить, чтобы снова Ветер увел у него женщину.
— А мое имя — Рунар Асгамир, поедем со мной, девица. Меха подарю тебе соболиные, каменьями тебя украшу самоцветными, в наряды одену дорогие. Поедем со мной.
Отвечает ему девица как весенний рассвет ясная:
— Есть у меня меха соболиные и каменья самоцветные, и нарядов дорогих у меня не счесть. Зачем же поеду я с тобой?
И говорит ей Рунар так:
— Нет племени славнее моего, земли наши богатые и раздольные, леса наши дичью полнятся, а озера — рыбой, небо наше — чистое, синее, а травы — как шелк мягкие. Все земли свои к ногам твоим брошу, а мало покажется — остальные мечом добуду. Поедем со мной, девица, и ты будешь хозяйкой моего племени и всех земель, что из края в край не измеришь.
Отвечает ему девица, как вечерняя заря, прекрасная:
— Много у отца моего земель, и нет мне края милее, чем родное Соль-озеро. Чужого не надо мне. Зачем же поеду я с тобой?
Тогда Рунар подошел к ней близко и в третий раз молвит:
— Любить тебя буду больше жизни, судьбу свою тебе отдам. Земель не хочешь, богатств не хочешь — возьми сердце мое, возьми жизнь мою вместе с локоном.
С этими словами вынимает он кинжал острый да режет локон свой черный и к ногам девицы кладет. Взглянула на Асгамира девица глазами цвета вишни спелой, долго глядела, а потом и говорит:
— Напрасно, Вепрь, ты прядь свою отнял, не нужна мне жизнь твоя, и твоя судьба не станет моей судьбою. Не приму я клятвы твоей, ибо разные у нас дороги: Ты — Вепрь, а я — Волчица и за Волком пойду, хочет он того или нет, пешком пойду, в лесах и полях ночевать стану, потому что одного мы с ним племени и кровь у нас общая.
Сказала, к Ингерду повернулась, неторопливо кинжал его с пояса сняла, локон свой темный срезала и к ногам его положила, как поклонилась.
Отшатнулся Ингерд, кровь с лица схлынула, защемило сердце болью жгучей, и почуял он, как непрошено повернулась судьба его, и локон темный девичий, что змейкой у сапога его завился, пострашнее той дубовой досочки обрядовой будет, и клятва девицы связала его сильнее, чем Клятва Белого Огня.
Поглядел Ингерд на Рунара, потом на девицу, и увидела девица муку в его глазах такую сильную, что губу до крови закусила, поняла, что погубила Волка выбором своим, и говорит:
— Локон, один раз срезанный, обратно не прирастет. Сердце, однажды отданное, обратно не воротишь. Но слово, что бросила, назад возьму, не заставлю тебя со мной обряд разделить.
А другие девицы в сторонке стоят, испуганные, кхигд бормочет что-то недовольно — слыханное ли дело, обычаи попирать?! Однако ж теперь только девица могла спор решить, так бывало всегда, на то он и обычай, потому никто и не мешался.
Имарь-день венчал собой середину лета, в этот день парни и девицы срезанными локонами до утра менялись, и промеж парней драки случались, но не до крови, ибо духи запрещали смерть и кровопролитие, затем вечувары в заповедных рощах и стояли. Коли девица выберет одного, второй не спорит, а через минуту уже для другой прядь под ноги бросает.
Но в этот час сошлись в заповедной роще два врага заклятых, могучих, чьи глаза ненавистью горят, а мечи крови просят, не остановить их вечуварам. Кхигд потихоньку принялся заклинания творить, но вскоре понял: не помогут. Вокруг этих двоих такие силы вьются, что никакие заклинания их не усмирят. Кхигд вздохнул и неподвижно застыл, весь в зрение и слух обратившись.
И сказала девица:
— Вот ответ мой.
Подняла с земли локон свой и по ветру развеяла.
— Уходи, Вепрь, — говорит. — Нашим дорогам не пересечься ни теперь, ни потом.
