— А, в этом смысле, тогда конечно. — Ян немного помолчал, отхлебнул кофе и задал вопрос, — Лена, скажи, а всё это, — он обвел взглядом картины, витрины с фарфором и хрусталем, — всё это для денег или для красоты?
— Конечно, для красоты, но и для денег тоже. Тебе разве нравиться быть нищим.
— Я не нищий, — возмутился Ян и отставил чашку.
— Конечно, не нищий, успокойся, я совсем не это имело в виду. Я хотела сказать, что тебе ведь не понравиться быть нищим, гораздо лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным.
Ян еще раз обвел взглядом комнату.
— Скажи, Лена, а ты вышла за него замуж из-за этого?
— Ты еще слишком молод, рассуждать о таких вещах.
— Значит, ты продала свою красоту и молодость за эти черепки и безделушки, которые может быть и стоят больших денег, но всё равно только черепки и безделушки?
— Ты пришел в мой дом и хочешь меня обидеть?
— Нет, я просто хочу понять.
— Понимать можно и на улице.
— Тогда я пойду?
— Нет, останься.
Она села рядом с ним, обняла его за шею, посмотрела в глаза.
— Что ты хочешь понять? Как я согласилась променять свою комнату в коммуналке, в которой кроме меня мама и сестра с двумя детьми? Её муженек, как уехал на заработки на Север, так и пропал, а еще в нашей большой квартире кроме нас восемь соседей. Ты это хочешь узнать? Еще, наверное, почему я стала ведущим диктором на телевидении, а до этого ходила на задворках, хотя всё было точно так же и я такая же? Почему мне нравится просыпаться в чистой постели в тишине, а не на развалившемся диване под звуки утреннего туалета моих племянников? Или ты хочешь узнать, почему мне так одиноко и не хочется пожирать котлеты в одиночку на кухне, когда муж, какой он ни есть, неделями не появляется дома, потому что он в важных командировках? Я в этом разбираться не хочу, я всё уже давно поняла.
— Я тоже понял.
— У тебя есть два выхода: или мы занимаемся любовью, или ты допиваешь кофе и уматываешь в свою общагу, даже с риском быть убитым своим питекантропом.
— Сейчас допью, — Ян взял в руки чашку, поднес к губам, на донышке осталось немного жидкости и больше гущи. Лена мягко забрала у него чашку.
— Если ты думаешь, что так легко от меня избавишься, то глубоко ошибаешься. — Она впилась ему в губы, чашка упала и покатилась по мягкому ковру.
Засыпать Ян стал только тогда, когда за окном стало светлеть. Лена увидев, что он начинает дремать растолкала его и заявила:
— Сударь не надо засыпать, вам пора. Благодарю за прекрасную ночь, но боюсь, что утро может быть омраченным. Мой законный муженек имеет привычку заезжать рано утром домой сменить одежду. Он будет очень недоволен, если увидит тебя здесь. Он, хоть и не питекантроп, но в порыве ревности может убить. Живи и радуй женщин, у тебя это хорошо получается.
— Спасибо за комплимент. Водички напилась?
— В смысле?
— Да нет, это я так философствую.
— Философствовать надо не после сытного ужина в постели с женщиной, а натощак и в монашеской келье. Тогда мысль чистая и непорочная получается. Не надо во мне разбираться, ты лучше в себе разберись.
— Пытаюсь.
— Неубедительно у тебя как-то получается, после прелюбодеяния с чужой женой…
— Почему же? Пока не согрешишь и разбираться не в чем.
— Интересный ты экземпляр, Ян. Пытаешься что-то доказать, кого-то обличить, а себя не замечаешь. Ты ведь, неверное, фрукт еще тот. Я сама в шоке от сегодняшней ночи. Веришь, я никогда, ни с кем здесь… на супружеском ложе, а ты сразу сюда попал, в первый же вечер. Соблазнил несчастную женщину и теперь еще хочешь философствовать? Распять и гвоздями позора меня к столбу?
— Распять это эротично, это возбуждает.
— Дурак! Меня тошнит от твоей правильности.
— Какой правильности, я ведь ничего не сказал?
— Тебе и не нужно говорить, всё и так понятно. Ты меня презирал еще тогда в первый день нашего знакомства. Я это чувствовала, у тебя во взгляде это было написано.
— Зачем же ты меня к себе пригласила?
— Дура потому что! Надеялась на что-то. Думала ты меня поймешь.
— Не переживай, я тебя понял, но ты права мне нужно уходить. Заявится твой секретарь — скандал будет.
Лена проводила Яна до двери.
— Мы еще встретимся? — глядя Яну в глаза, спросила Лена.
— Ты это серьёзно, я же тебя презираю?
— Я себя тоже не очень люблю.
— Интересная мысль, тоже что-то из области философии. В таком случае мы можем продолжить нашу дискуссию, только не знаю, когда это будет. На днях я уезжаю и вернусь только в сентябре.
— Вот мой телефон, — Лена отдала Яну маленький картонный прямоугольник, — позвони, когда вернешься.
— Позвоню.
Дверь тихо закрылась, Ян по ступеням стал спускаться к выходу из подъезда. У стола вахтера ему пришлось притормозить. Вахтерша, грозно посмотрев на него, строго спросила:
— Молодой человек, вы из какой квартиры?
— Я не из квартиры, я из МВД, проверяем чердаки, подъезды домов, где проживает спецконтингент. Плохо службу несете гражданка, отлучаетесь с поста, как фамилия?
Пожилая женщина опешила, она не ожидала такого напора.
— Сорокина.
— Имя, отчество, — продолжал переть Ян.
— Настасья Андреевна.
— Плохо службу несете гражданка Сорокина. Вы что не знаете, какие люди проживают в вашем доме? Ответственные товарищи, а вдруг диверсия, а вахтера нет на своём посту. Иностранные разведки не спят, а если и спят, то даже во сне видят, как бы им какую-нибудь пакость утворить ответственным товарищам, нашим партийным руководителям. Выискивают слабые места в нашей обороне, а тут как раз гражданка Сорокина оставила доверенный ей пост. Именно здесь могут нанести удар вражеские агенты. Стыдно, Настасья Андреевна. На первый раз я не буду сообщать наверх, — Ян многозначительно поднял глаза к потолку, — но в следующий раз кара закона будет страшной.
Старушка замерла в страхе по стойке смирно. Ян барским взглядом посмотрел на неё и решил смягчить напор.
— В органах давно?
— Да я собственно в военизированной охране немножко, это мой муж, так он три десятка лет, верой и правдой.
— Я на вас надеюсь, Настасья Андреевна, бдите службу, она ох, как нужна нашему государству.
С этими словами Ян выскочил за порог, едва сдерживая смех.
Утро выдалось туманным, низкие тучи нависли над городом, стало довольно прохладно для середины лета. Яну одетому легко, было зябко, ветер продувал его футболку. Серые тучи должны были навевать тоску, но настроение у Яна, наоборот, было прекрасным, на лице расплылась улыбка.
