— Броня, это случайность. Просто я посмотрел не тебя, на купца и понял, что вы прекрасная пара.
— Врешь ты, Янечка, ты мне сам говорил, что никогда не видел Порфирия Ефремовича.
— Это я имел в виду, что я близко с ним не знаком, а так издали я его, конечно, видел, поэтому тебе так и сказал.
— Ой, крутишь, вертишь ты, Янечка, ну да ладно. Главное, чтобы всё хорошо сладилось. Вот вернусь из Очакова, Порфирий Ефремович обещал свадьбу с венчанием и белым платьем, только не в Одессе, а в какой-то деревенской церкви. Я не обижаюсь, я всё понимаю, кто он и кто я. Он человек богатый, видный, а я публичная женщина. Ему за всё спасибо. Я ведь уже в доме у Марь Иванны не живу. Порфирий Ефремович снял для меня комнаты на Малой Арнаутской, живу одна и жизни радуюсь, какое мне счастье выпало, а всё благодаря тебе, Янечка.
— Это ты себя и папу, маму благодари, за то, что ты такая добрая и красивая.
— Нет, Янечка, если бы ты мне не сказал заранее, я бы ни за что не решилась, итак страшно. Я — замужняя женщина, не верится. У нас большинство девушек жизнь свою заканчивают по притонам, от дурных болезней помирают, а я буду богатая купчиха. Никак не верится.
— Не переживай, всё будет хорошо, я знаю. Проживете вы лет двадцать в любви и согласии…
— Двадцать лет, если для хорошей жизни — мало.
— Не буду тебя огорчать, дальше просто не знаю, — соврал Ян. — Знаю только, что родишь ты ему дочку, может еще кого, но дочку точно. Она вырастет и станет взрослой барышней, такой же красивой, как и ты.
— Вот видишь, Янечка, врал ты мне, когда говорил, что не можешь будущее предсказывать. Сейчас вот всё так хорошо обсказал, мне спокойнее стало.
— Вот и отлично, беги в гавань, а то еще опоздаешь к своему дядюшке.
— Да, надо бежать, а то дядечка шибко строгий. Дай я тебя поцелую, Янечка, может, более и не свидимся… или свидимся? — Броня чмокнула Яна в щеку и хитренько прищурилась, — на свадьбу ко мне не прилетишь?
— Не знаю, Броня, пути господни неисповедимы.
— Правильно говоришь, не будем его гневить. Будет на то воля божья — свидимся. Прощай.
Она быстро пошла по улице, а Ян остался на месте смотреть ей вслед.
— Броня, — окликнул Ян.
— Что, ты что-то еще хотел сказать?
— Нет, только спросить. Ты его любишь?
— Его? — Броня задумалась. — Куда тут денешься, стерпится, слюбится, он добрый, меня обижать не будет. — Она обернулась и пошла дальше. Затем остановилась, на мгновенье повернулась, улыбнулась и бросила, — а люблю я тебя! Быстрым шагом, почти бегом свернула за угол.
* * *
Ты куда смотришь!? Глаза разуй, вот так лезут под колеса, а водитель виноват, — проорал таксист из открытого окна автомобиля.
Ян очнулся на пешеходном переходе, он шел на красный свет и прямо перед ним, скрипя тормозами, остановилась «Волга».
— Люди, посмотрите, он же обкуренный, а нам таксистам страдать, садиться на скамью подсудимых? Нет, вы посмотрите, ему даже не стыдно! Попроси, чтобы мама тебя родила обратно, хоть ей не будет стыдно за такого сына, — продолжал орать таксист.
Ян, молча, дошел до бордюра, у него еще не прошел испуг оттого, когда он увидел у себя перед носом капот автомобиля. Он был абсолютно трезв и тем более необкуренный, но в Одессе оправдываться на улице — это занятие называется «себе дороже». Всё равно тебя обольют помоями и даже не станут разбираться, надо это было делать или нет.
До общаги он добрался, как раз во время — Ксения Ивановна открывала дверь после ночи. Она не могла пропустить, раннее появление Яна в дверях общежития, без того, чтобы не высказаться на этот счет.
— Ракита, ты почему постоянно возвращаешься домой под утро. Надо сообщить в деканат. Чем ты по ночам занимаешься? Может, тоже какими-то черными делами? Я хорошо помню того активиста из вашего комитета комсомола, что шапки по ночам у бедных женщин снимал.
— Ксения Ивановна, сейчас лето, какие шапки?
— С вас станется, вы пакость всегда какую-нибудь придумаете, кроме шапок другое что-нибудь найдете.
— Ксения Ивановна, я вам открою одну страшную тайну, я по ночам сам с бандитизмом борюсь. На прошлой неделе обезвредил шайку Антоши и Зямы на Молдаванке. Вы на какой улице живете?
— На Дзержинского.
— Ну, вот, а это рядом, на Запорожской.
— Это какой Антоха, не Зельдович? У них там вся семья бандитская.
— Может и Зельдович, я у них фамилии не спрашивал.
Удивленная Ксения Ивановна застыла на своём стуле в вахтерской.
В комнате спал один Андрей. Когда вошел Ян, он проснулся и с недовольной физиономией спросил:
— Где вы всю ночь шаритесь? Алик смылся от позора, это понятно, но куда ты сбежал?
— Значит Алик живой, а то я переживал.
— Что этому динозавру жирному будет. Он только немножко повалялся, паркет в коридоре вытер и сразу смотался, раны зализывать. Чего ты не пришел девчат провожать? Они тебя так ждали.
— Ты провожал?
— А как же, мы прямо на перроне фуршет устроили. Уже поезд тронулся, а мы всё еще допиваем «на посошок».
— По твоей физиономии видно, что допивали не один раз.
— Ну, вы-то разбежались, а спиртного взяли о-го-го, так чтоб потом не бегать. Не оставлять же его, чтоб прокисло.
— Неужели всё выпили?
— Не знаю, кажется всё. Жека хотел себе оставить бутылочку вина на похмелье, но, кажется и её тоже выпили. А ты что, если выпить хочешь, так давай сейчас на пиво, а там видно будет.
— Какое пиво? Шесть часов утра, спи, пока солнце не взойдет.
— Ну да, точно, шесть часов, — Андрей поднял наручные часы, лежащие на тумбочке, — рановато будет, а ты где всю ночь был?
— Так одну знакомую встретил, — ответил Ян, раздеваясь и ложась в постель.
— Опять знакомая, Ян, ты у нас уже, как Дон Жуан — каждый день новая женщина.
— Причем тут это, она старше меня.
— Старушка что ли? И что же ты с ней целую ночь делал, чаи гонял?
— Какая разница, разговаривали о жизни, философствовали.
— Конечно, я верю, а старушке, наверное, лет двадцать, не больше. Не из наших?
— Не из ваших.
— А про двадцать лет — значит, правда?
— Андрюха, давай спать, надо хоть пару часов покемарить. Я хочу сегодня поехать Петра Андреевича проведать в больницу, надо быть в форме, а то в палату не пустят.
— Значит правда.
— Двадцать пять, — буркнул Ян, отвернувшись к стенке.
К полудню, Андрей распрощался с Яном и уехал на автовокзал, ему домой два часа на автобусе, а Ян направился в железнодорожные кассы. Длинные летние очереди навевали тоску, но Яну повезло и он удачно и достаточно быстро приобрел билет на сегодняшний вечерний поезд. Теперь надо было решить, с чем ехать проведывать Петра Андреевича в больницу. Опыта в этом у Яна не было. В кино он частенько видел, как посетители приносили больным авоськи с апельсинами, но где достать в Одессе летом апельсины, только в кино.
