Во все глаза чародейка смотрела на «старшую коллегу». Конечно, тогда, в Темнице Богов, у нее была возможность рассмотреть ее во всех подробностях, но… не до того ей было тогда, совсем не до того.
Владычица была красива, кто бы спорил. Да только в глазах Ланы чего-то в ее красоте не хватало. Какой-то… индивидуальности. Мгновением позже она поняла, почему.
Облик богини был насквозь фальшивым.
Ильмадика не владела — или не пользовалась — искусством, на протяжении жизни изучаемым любой женщиной: взять черты, которыми наградила ее природа, и огранить их, как бриллиант, подчеркнув и преумножив свою естественную красоту.
Владычица не ждала милостей от природы. Ее красота была плодом колдовского искусства, от начала и до конца. Более того: красоту эту она создавала не для себя. Владычица знала, какой внешностью необходимо обладать, чтобы мужчины преклонялись перед ней. Чтобы мужчины желали ее, чтобы восхищались ей, чтобы готовы были ради нее на все.
Стоило эжени мысленно задать вопрос, почему это было так, как тишину разрезал резкий голос Ильмадики:
— Хватит!
Лана вдруг ощутила пульсирующую боль в висках. Это не было ментальной атакой: скорее предупреждением. И девушка сочла за благо не соваться глубже в закоулки души древней чародейки.
Несколько секунд Ильмадика смотрела на нее. А потом вдруг чуть улыбнулась:
— А ты смелая девочка. Не боишься меня.
— Благодарю.
Иоланта почувствовала, что лучше быть вежливой.
— Не надо, — уже без улыбки заметила Владычица, — Смелость для рабыни — это не достоинство. От нее слишком близко до дерзости.
Подойдя к девушке, она взяла ее за подбородок, и Лана подавила естественный импульс стряхнуть ее руку.
— А дерзких рабов уничтожают.
Чародейка ощутила могучий всплеск магической энергии. С пугающей отчетливостью она поняла, что находится на волосок от смерти. Нечего и думать было о том, чтобы противостоять такой силе.
— Скажи мне, — с какой-то участливостью продолжала Владычица, — Почему бы мне прямо сейчас не уничтожить тебя, как негодную рабыню?..
Вопрос был совсем не праздный. Определенно, наивно было бы считать, что ее остановят мотивы благородства, милосердия или хотя бы жалости. Богиня не верила ни во что из этого. Звать на помощь тоже было без толку: кто мог помочь? Кто стал бы хотя бы пытаться защитить ее?..
И тут Лана поняла, что был тот, кто стал бы. Пусть даже сейчас его рядом не было.
— Потому что я не ваша рабыня.
Как бы ни было страшно, она заставила себя посмотреть в глаза Владычице. Богиня ошибалась: не дерзостью сверкал ее взгляд. Лишь пониманием. Лана понимала — или начинала понимать, — в какие игры играла Ильмадика. И сейчас играла по ее правилам.
— Мой хозяин — не вы, а Килиан. Вы сами это позволили. Килиан, который верит в ваше покровительство и вашу справедливость. Но даже его вера рассыплется, если вы просто отнимете меня у него.
Ильмадика в голос рассмеялась. А затем отбросила девушку прочь от себя. Не удержавшись на ногах, Лана опрокинулась на пол. Она не пыталась подняться на ноги, лишь отрешенно потирала подбородок.
— Ты права, — согласилась богиня, — Если я просто убью тебя без причины, Килиан выйдет из-под контроля. Но что, если я скажу, что ты напала на меня или пыталась бежать? Ты думаешь, он не поверит мне? Он, преданный мне, верующий в меня, любящий меня?..
Лана хотела оспорить ее слова. Для нее очевидно было, что в том, что испытывал Кили к своей Владычице, не было ничего ни от настоящей веры, ни от настоящей любви. Любовь не приемлет рабства.
Однако чародейка понимала, что философские споры сейчас не спасут её. Поэтому вслух она сказала другое:
— Он велел мне связываться с ним магически, если что-то случится.
Она действительно потянулась своей волей к разуму друга. Конечно, на то, чтобы убить ее, Владычице потребуются считанные секунды. Нечего и думать о том, чтобы Кили успел за это время домчаться сюда от иллирийской границы. Но по крайней мере, он успеет почувствовать слепок ее сознания. Услышит ее отчаянный зов на помощь.
И обман Ильмадики рассыплется, как карточный домик.
— Не боишься подставить его тем самым? — склонив голову набок, осведомилась та.
— Боюсь, — призналась девушка, — Но не собираюсь ограждать его от его собственного выбора.
Она не стала развивать эту мысль: то, что пыталась донести, она просто чувствовала. Конечно, как и, возможно, каждый человек на свете, она хотела уберечь близких людей от всего, что могло доставить им проблемы. Но чародейка знала, что это невозможно. Нельзя жить их жизнь за них. Тем более, когда речь идет о мужчине. Она не просила Кили заступаться за нее ни в Гмундне, ни когда ее собирались сжечь. Это был его выбор. И только его. Пытаться теперь «защитить» его от его собственного права выбора — значило обесценить все то, что она в нем уважала.
— А ты отнюдь не глупа, — улыбнулась Владычица.
Лана не ответила, занятая магическим зовом.
— Вот за это как раз следует поблагодарить, — добавила Ильмадика.
— Спасибо.
Благодарность это, впрочем, была чисто дежурная. Сложно было принять как комплимент похвалу, выдаваемую таким снисходительным тоном.
— Ты можешь не звать сейчас своего хозяина, — продолжила Владычица, — Я решила пока оставить тебе жизнь. В конце концов… я пришла сюда просто поговорить.
Усилием воли Лана сдержала рвавшиеся наружу саркастичные слова.
— О чем вы хотели поговорить?..
— Просто узнать тебя получше. Мы сталкивались дважды, и оба раза ты сумела меня удивить. Тем самым возбудив мое любопытство.
Вот только не любопытство ощущала от нее чародейка. Сейчас, отделив слегка чужие чувства от своих, она внезапно поняла, что это было. И не успела вовремя благоразумно удержаться от того, чтобы свое открытие озвучить:
— Вы боитесь.
Поймав удивленный взгляд Ильмадики, она пояснила:
— Боитесь меня. Я чувствую это. Но почему? Я не опасна. Я не причиняла никому вреда, кроме адептов вашего врага. Я не воин и не боевой маг. Вы же — бессмертны. Вы обладаете могуществом, просто непредставимым ни для кого из современных магов. Так почему вы боитесь меня?
Богиня снова засмеялась, — на этот раз негромко и язвительно.
— Воины, боевые маги — вот их-то я как раз не боюсь. Они для меня угрозы не представляют.
И снова Лане не удалось удержать свой комментарий при себе:
— Потому что из них легко сделать рабов…
Лицо Ильмадики отразило странную смесь эмоций: как будто она одновременно и порадовалась догадке Ланы, и в то же время эти слова ее задели.
— Ты видишь это так? Печально.
— А что, вы видите это по-другому?..
Богиня кивнула:
— Я всего лишь даю им то, чего они хотят на самом деле. Не больше и не меньше.
Лана не стала как-либо комментировать этот пассаж, но не нужно было быть эмпатом, чтобы уловить исходящий от нее скепсис.
— На самом деле всякий мужчина мечтает служить женщине, — продолжала Ильмадика, — Но их глупое тщеславие не позволяет увидеть это даже им самим. Оно охраняет их, как сторожевой зверь, твердя, что они должны быть хозяевами и завоевателями. Оно делает их несчастными, лишь потому что они не могут принять своей настоящей роли. Но стоит дать зверю кость, и он ляжет перед тобой, как домашний песик. Достаточно лишь дать им почувствовать, что они могут быть особенными. Героями. Ради того, чтобы быть героем, мужчина готов отказаться от того, чтобы быть хозяином.
— И стать рабом, — настойчиво добавила чародейка.
Владычица не стала ни подтверждать, ни опровергать.
— Взгляни на них. Кем они были без меня? Амброус страдал из-за нелюбви своего отца. Килиан страдал из-за неоцененности своего ума. Йоргис страдал из-за невнимания женского пола. Эрвин — от доли женщины в мире мужчин. Служа мне, они получили то, чего хотели. Признание. Справедливость. Любовь.
— Их иллюзию, — поправила Лана.
— Что есть иллюзия? — пожала плечами богиня, — Нечто, что существует лишь в твоей голове. В конечном счете, разве не все, что важно для тебя — точно такая же иллюзия? Если отбросить причуды мозга, то ты — всего лишь кучка притянувшихся друг к другу атомов. Хочешь сказать, что для этой кучки важны другие кучки атомов? Не смеши. Если отбросить иллюзии, то ничто — ни принципы, ни выгода, ни любовь, — не будет иметь никакого значения. А значит, если любая любовь иллюзорна, то моя иллюзия ничем не хуже любой другой.
