– Не дрожи, не будет тебе Явиправа! – с издевкой ответил Кречет. – Лучше смотри – тут не Явиправ, а Метса-Пала хозяин.
Тополь протяжно присвистнул, разглядывая ворота городка, обращенные прямо к ним. Над сторожевой башенкой была укреплена огромная волчья морда – в сажень[66] шириной. Ее покрывали настоящие волчьи шкуры, а глаза были выкрашены красной охрой. При виде ее всем троим сначала стало жутко, а потом они, напротив, повеселели. Ведь красноглазого волка они и ищут.
Из башни их заметили. На забороле раздались торопливые шаги, зазвучали невнятные выкрики. Гостей было всего трое, но они выглядели грозно: рослые, сильные, в волчьих накидках, с длинными волосами, связанными в хвост, обвешанные блестящим оружием. Русоволосый Тополь ехал впереди, а по бокам его румяный Утреч с вьющимися, как у девушки, золотистыми кудряшками и Кречет с нахмуренными черными бровями, смуглый и черноглазый – точь-в-точь три небесных брата День, Утро и Вечер.
– Эй, кто хозяева? – крикнул Тополь, подъехав к воротам. – Отворяй!
– Вам что надо? – ломаным говорлинским языком крикнули сверху.
В проеме сторожевой башенки показался личивин с неизменной волчьей мордой на лице. Снизу можно было разглядеть его широкий рот со слабым подбородком, которого почти не прикрывала реденькая бороденка.
– Ваш князь надо, – уверенно ответил Тополь, невольно подстраиваясь под их исковерканный язык – а то еще не поймут. – Серебряный Волк, Метса-Пала!
На забороле послышался изумленный гул – такого личивины не ожидали.
– Зачем? – снова крикнул старший. – Он здесь нет. Он далеко.
– Покажи к нему дорогу! – потребовал Тополь. – Мы – его названые братья, мы едем, чтобы идти с ним в битву!
В проемах заборола появилось с полтора десятка личин. Казалось, даже мертвые звериные морды с удивлением и недоверием разглядывают незваных гостей. Их облик напоминал самого Серебряного Волка, их уверенный вид и смелые речи вызывали уважение. Но Метса-Пала ничего не говорил ни о каких названых братьях и не велел их ждать. А он все знает, что делается на свете.
– Он вас не ждать, – сказал наконец старший из личивинов. – И он не велел давать никто из дебричи дорога к нему.
– Не веришь? – возмутился Утреч. – А такое – слышал?
Не слушая предостерегающего окрика Кречета, он вскинул голову и протяжно завыл по-волчьи, затянул охотничью песню, которую так часто пел вместе с Огнеяром. Тополь и Кречет сначала невольно схватились за щиты, ожидая града стрел сверху – ведь Утреч объявил о нападении, – но тут же успокоились. Личивины слушали как завороженные. Да, это была песнь Метса-Пала.
– Ну, убедились? – крикнул Утреч, окончив.
– Да, вы из его стая. – Старший закивал мордой. – Мы дадим вам дорога к наш вожак.
В тот же день, не согласившись переночевать в новом Межене, кмети отправились в глубь личивинских земель. В провожатые им отрядили шестерых личивинов. «Ишь, зауважали! – посмеивался Утреч. – Двое на одного метят!» – «Берегут тебя, соловья сладкогласого!» – насмешливо отвечал Тополь. Но личивины и правда им не доверяли: каждую ночь двое оставались сторожить гостей. В первую же ночь Кречет, перед тем как лечь, вынул из-за пазухи маленькую костяную фигурку чура – человечка с туриной головой и большими выпученными глазами. Показав его личивинам, Кречет знаками объяснил, что чур не спит никогда и охраняет их ночью. Личивины понятливо закивали волчьими мордами и даже предложили чуру жирный кусочек мяса.
Путь маленького отряда пролегал по глухим лесам, по едва приметным тропам, иногда по руслам маленьких лесных речек. Часто встречались болота, вынуждая делать большой крюк, – хорошо хоть комариная пора миновала. Иной раз деревья стояли так густо, что путь коням приходилось прорубать.
– Ой, за какие же провинности их боги в такие дурные места загнали? – спрашивал Тополь, сочувственно поглядывая на личивинов.
– За то, что больно рылами страшны! – отвечал Утреч. – А вот что: у них и девки такие же страшные?
– Ой и гнилая же тут нечисть! – Кречет поднимал голову, оглядывал вершины деревьев, будто ждал, что кто-то прыгнет на него сверху, и придерживал за пазухой своего чура. – И оберегов не напасешься!
Однажды так и вышло – с вершины дуба прямо на плечи Тополю спрыгнула голодная рысь. И напоролась на копье, которое кметь вез за спиной острием вверх. От сильного толчка Тополь полетел с коня, рысь с распоротым брюхом дико выла и рвала в воздухе когтями, заливая человека своей кровью. Выхватив нож, Тополь перерезал хищнице горло. После этого он долго ругался, отмывая кровь и грязь из разорванных внутренностей со своей одежды и волос. А личивины устроили вокруг мертвой рыси целую пляску со множеством непонятных обрядов, вырвали у нее сердце и печень и торжественно поднесли Тополю. Тот с брезгливостью отказался, и тогда личивины съели и то и другое прямо сырыми, распевая песни. Один из них, знавший несколько говорлинских слов, кое-как растолковал кметям, что это не рысь, а колдун племени Рысей, который хотел погубить их. А убить его – великий подвиг.
– Э, да ты витязь великий! – Утреч радостно похлопал Тополя по плечу, а тот скривился от боли и отпихнул друга. Когти рыси оставили заметные следы не только на одежде, но и на его собственной коже.
Содрав с «колдуна» шкуру, личивины поднесли-таки ее Тополю и в дальнейшем обращались с ним гораздо уважительнее.
Дней через десять путников разбудили далекие звуки охотничьих рогов. После лесной тишины эти свидетельства близости людей и радовали, и настораживали.
– Охота! – на разные лады радостно повторяли личивины. – Метса-Пала ведет Волков на охоту!
– Это по мне! – Утреч весело тряхнул кулаками. – Не все же зверье будет Тополю на голову падать, знай подбирай!
Кречет оглянулся на него и ничего не сказал. В душе он не переставал тревожиться: а что, если Метса-Пала вовсе не Огнеяр? После того, что случилось зимой под стенами Велишина, едва ли личивины примут в князья кого-то другого, но мало ли что?
Маленький отряд быстро ехал навстречу звукам охоты. Издалека стал доноситься протяжный волчий вой – так когда-то выла Стая, загоняя дичь.
– Славно поют! – уважительно протянул Утреч, прислушиваясь. – А я думал, я один такой на свете соловей!
Кречет прислушался тоже.
– Не прибедняйся, – сказал он через несколько мгновений. – Сожрать мне живую жабу, если это не настоящие волки!
Уши Похвиста беспокойно вздрагивали, но конь стоял неподвижно, как изваяние из серого камня. Выдержке жеребца могли бы позавидовать кони самого Перуна: всю жизнь он носил на спине всадника с запахом волка. Крепко сжимая повод, Огнеяр ждал. В трех шагах впереди осинник кончался, начиналась широкая поляна. Она звалась Ловчей Плешью – много лет личивинские князья именно сюда ездили на ловы.[67] Но никогда еще, видит Светлый Хорс, не бывало такого лова, как сейчас. Сотня воинов с копьями и тяжелыми луками наготове ждали по всей широкой опушке, спрятавшись под ветвями, а сотня серых волков загоняла дичь со всего огромного леса. Серебряный Волк собирался вести свое племя в поход на Рысей – войску понадобится много вяленого мяса.
