— Что же ты такое натворила? Почему они тебя так усиленно ищут? — спросил Финниан. — Может, стянула какую-то книгу? Или врезала кому-то из них по ноге? Не волнуйся, племяннице бургомистра они ничего не сделают. Он всё устроит.
Фурия ненавидела его за этот насмешливый тон. Ей совершенно не хотелось, чтобы Кирисс что-то устраивал. Снова перед глазами предстала картинка: бургомистр и двое мужчин, которые гонялись за ней по всему городу, мило смеются вместе. Что же здесь, чёрт возьми, такого весёлого? Пип где-то в заточении, и ему наверняка дико страшно.
«Вовсе я не какая-то там идиотская племянница!» — хотела крикнуть она ему в лицо. У парня был такой вид, будто ему не терпелось помыть руки из-за того, что пришлось прикоснуться к Фурии.
— К чёрту! — сказала она и побежала вниз с холма.
Где-то раздался свист. Или это просто скрип двери, закрывшейся за Финнианом?
Она не оглянулась на оранжерею, даже когда добежала до домиков с проходами между каменными стенами, лакированными дверями и маленькими окошками. Тысячи книг ждали её за стёклами по обеим сторонам дороги, но сегодня утешить её они не могли.
Фурия смахнула с ресниц капли влаги из оранжереи и побежала дальше, в город. Через некоторое время она почувствовала, что задыхается, в горле пекло. И вдруг перед ней выросло препятствие, поставившее крест на побеге, — высокий забор из железной сетки.
А венчала его туго натянутая колючая проволока.
На чердаке резиденции опять воцарилась тишина. Пыль давно осела. Тряпочные чехлы, которые во время погони за Фурией и Пипом упали с дряхлой мебели, скомканные, валялись на полу.
Дверь чёрного хода была открыта настежь. Лишь изредка из глубины дома раздавались едва различимые звуки. Возможно, это был просто ветер, который шелестел в дымоходах каминов и хлопал окнами.
— Думаю, опасность миновала, — проговорила настольная лампа и наклонила свой металлический абажур к кожаному креслу, нерушимо стоявшему на том самом месте, куда его отодвинули кавалеры, когда выбивали дверь; никому не пришло в голову, что кресло по собственному желанию придвинулось к двери, чтобы защитить детей.
— Эй! — окликнула его лампа, видя, что кресло не реагирует на её слова.
— М-м-м… — протянуло кресло.
— Что значит это твоё «м-м-м»?!
— Я просто не теряю бдительность.
— Ты просто трус. Сюда, наверх, уже целую вечность никто не заглядывал!
Ни лампа, ни кресло не обладали, как люди, ощущением времени, но «вечность» казалась лампе вполне подходящим словом.
Кресло, встопорщив свои подушки, прошептало:
— Ты же сама знаешь, что будет. Если они поймут, что мы помогали детям, от меня не останется ничего, кроме мелкой стружки.
— И что с того? Хочешь сказать, что ты так и застрянешь здесь, на чердаке? Однажды мы это уже испытали. Только вспомни, какое это было счастье, когда Фурия нашла нас и перенесла вниз.
— Мирные были времена, — пробормотало кресло. — Уютные времена.
— Мы были заживо погребены под всем этим деревянным хламом! — Со скрипом повернув абажур, лампа указала на груды мебели.
На чердаке хранились старинные стулья, шкафы и столы, но, кроме них, ни один из предметов не был наделён жизненной энергией, которую лампа и кресло получили благодаря силам библиомантики.
Кожаное кресло, качаясь и нещадно скрипя, попробовало сдвинуться с места на своих четырёх коротких ножках из красного дерева.
— Мальчик у них, — сказало кресло. — Они отвели его обратно в дом.
— Надо его найти.
— Но что мы можем сделать? Ты же сама знаешь, какие они жестокие.
Лампа понимала, что кресло в глубине души с ней согласно, но оно не могло сразу изменить старые привычки. Таким оно было всегда, и лампа уже давно привыкла к старому ворчуну.
У лестницы шаткая кабина лифта по-прежнему была открыта.
— Поехали, — сказала лампа.
— Но лифт страшно скрипит, — в последний раз попыталось уговорить её кресло. При этом оно не хуже лампы понимало, что на ступеньках ему ничего не стоит потерять равновесие, и тогда оно рухнет вниз.
— Немного запутать их будет не лишним, — сказала лампа.
Она прошла вперёд, потому что именно ей предстояло нажимать на кнопку своим абажуром. Кресло пододвинулось к ней, как всегда причитая о своей нелёгкой доле.
Дверца лифта закрылась автоматически, когда лампа нажала на кнопку первого этажа. Грохот цепей и зубчатых колёс, без сомнения, разносился по всему дому. Враги наверняка встрепенулись, чтобы понять, что происходит.
— Всё плохо, — сказало кресло.
— Тише ты! Если они услышат, что мы умеем разговаривать, пиши пропало!
— Какая разница, разговариваем мы или нет. Ничего хорошего из этого не выйдет.
Кабина лифта остановилась на первом этаже. Решётчатая дверь с грохотом распахнулась. Перед ними был коридор, такой же, как и наверху, только здесь в раскрытые двери проникал солнечный свет.
Какой-то мужчина крикнул что-то, затем раздались шаги.
— Надо ехать обратно наверх, — сказало кресло.
— Спокойно!
Лампа знала, что так всё и будет. Оставалось надеяться, что у них есть хотя бы немного времени.
Судя по голосам, кавалеров было двое, и они приближались к ним по коридору. Здесь был поворот, и прихожая упиралась в дверцу лифта. Мужчины смогли бы их увидеть только перед самой кабиной. Шаги раздавались достаточно далеко и вдруг замедлились.
— Кто здесь?! — крикнул один.
По подушкам кресла прокатилась волна, оно инстинктивно попыталось съёжиться, но конечно же безрезультатно.
— Выходи! — велел второй, взводя курок.
Лампа и кресло замерли на месте. Они заполняли собой почти всю кабину лифта, спрятаться было негде.
Кавалер с пистолетом подскочил к двери, целясь в тех, кто находился в лифте. На мужчине был фиолетовый сюртук, пластрон[8] с брошью и узкие брюки. Его светлые волосы ниспадали локонами, как у пыльных гипсовых ангелов, сваленных в кучу в углу чердака.
— Ни с места! — крикнул он и нахмурился, увидев, что в лифте нет никого, кроме кожаного кресла и лампы с разбитым абажуром.
Второй кавалер держал в руке обнажённую шпагу. Одет он был ещё более экстравагантно: в рубашку с рюшами, шёлковые кюлоты[9] и туфли с пряжками.
— Куда он мог спрятаться? — спросил кавалер и заглянул за кресло, хотя было ясно, что для человека там слишком мало места.
Другой посмотрел на лестницу для слуг рядом с лифтом.
— Кто-то хочет нас отвлечь, — сказал он.
