— Почему?
— С каких это пор Ананке сует нос в нашу повседневную борьбу, твою и мою, между Светом и Тьмой?
— Да, действительно, это первый раз, когда она вмешивается напрямую, — согласился Михаил. — К чему ты клонишь?
— Признаешь ты Ананке своей правительницей? — спросил Аззи.
— Разумеется, нет. Вопросы Добра и Зла не в ее ведении. Она должна устанавливать пример, а не диктовать правила.
— Но она диктует, — сказал Аззи, — запрещает мою пьесу.
Михаил улыбнулся:
— Мне, право, смешно.
— Ты бы не смеялся, если б сняли твою постановку.
Улыбка сошла с архангельского лица.
— Но это не так.
— Сейчас, да. Но если ты примешь как прецедент, что Ананке устанавливает законы для Зла, что ты возразишь, если она начнет предписывать Добру?
Михаил нахмурился, встал и быстро заходил по кабинету. Остановился, повернулся к Аззи:
— Ты прав. Запретив твою пьесу, она, конечно, оказала услугу нам, твоим противникам, но тем не менее переступила через правящий нами всеми закон. Как она посмела?
Тут в дверь позвонили. Михаил нетерпеливо махнул рукой, дверь отворилась.
— Бабриэль! Очень кстати! Я как раз собирался за тобой послать!
— Я к вам с сообщением, — сказал Бабриэль.
— Это подождет, — отвечал Михаил. — Я только что узнал, что Ананке, так сказать, охотится на нашей территории. Мне надо срочно поговорить с Гавриилом и остальными.
— Да, сэр. Они как раз послали меня за вами.
— Неужели?
— Да, с этим я, собственно, и пришел.
— Вот как? А что им нужно?
— Они не сказали, сэр.
— Ладно. Жди здесь, — бросил Михаил.
— Это вы мне? — спросил Бабриэль.
— Вам обоим.
И архангел стремительно вышел из комнаты.
Вскоре Михаил вернулся. Он был мрачен и избегал смотреть Аззи в глаза.
— Боюсь, мне не позволят вмешаться в это дело с Ананке.
— А как же то, что я сказал? О возможном посягательстве на твои права?
— Боюсь, речь идет о более серьезных вещах.
— О каких же?
— О сохранении космоса, — отвечал Михаил. — Он висит на волоске. Так мне сказали в Совете Высших.
— Михаил, решается вопрос о свободе, — настаивал Аззи. — Свободе Добра и Зла следовать велениям собственного рассудка, сообразуясь лишь с естественным законом, не с произволом Ананке.
— Мне тоже это не по душе, — кивнул Михаил. — Но деваться некуда. Отмени свою пьесу, Аззи. Ты разбит наголову. Сомневаюсь, чтобы твой собственный Совет Неправедных за тебя вступился.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал Аззи и пулей вылетел из комнаты.
Аззи вернулся в Венецию и застал паломников еще в гостинице. Родриго и Крессильда сидели рядышком в углу; хотя они и не разговаривали, остальная публика была явно не их круга. Корнглоу и Леонора по обыкновению никого не замечали. Киска и Квентин плели на пальцах «колыбель для кошки». Мать Иоанна вязала. Сэр Оливер наводил последний глянец на украшенную самоцветами рукоять парадного меча, того самого, что собирался надеть на торжество.
Аззи начал резко:
— Боюсь, у нас небольшие неприятности. Пьесу запретили. Тем не менее я благодарен вам за труды. Все вы справились со своими подсвечниками как нельзя лучше.
Сэр Оливер сказал:
— Антонио, что случилось? Исполнятся наши желания или нет? Я приготовил благодарственную речь. Пора начинать.
Остальные согласно загудели. Аззи жестом попросил тишины.
— Не знаю, как вам объяснить, но из высочайшего возможного источника пришло указание снять постановку. Церемонии с золотыми подсвечниками не будет.
— А что стряслось? — спросила мать Иоанна.
— Похоже, мы нарушили какой-то дурацкий старый естественный закон.
Игуменья удивилась:
— И только-то? Но ведь люди постоянно нарушают естественные законы.
— Обычно это не имеет значения, — кивнул Аззи. — Однако, боюсь, сейчас мы влипли. Мне сказали, что я перестарался с чудесными конями.
— Без сомнения, это можно уладить позже, — небрежно бросил сэр Оливер. — Теперь же нам не терпится начать.
— Мне бы очень этого хотелось, — сказал Аззи, — но, увы, это невозможно. Аретино обойдет вас и соберет подсвечники.
Аретино нехотя обошел паломников, которые с явным неудовольствием отдали подсвечники.
— Надо немедленно выбираться отсюда, — продолжил Аззи. — Венеция обречена. Уходим сейчас же.
— В самом деле? — спросила мать Иоанна. — Я не посетила еще ни одной знаменитой могилы.
— Если не хотите обрести здесь свою могилу, делайте, что я говорю, — твердо произнес Аззи. — Все следуйте за Аретино. Пьетро, ты меня понял? Надо вывезти этих людей с венецианских островов!
— Легче сказать, чем выполнить, — проворчал Аретино. — Но я постараюсь. — Он сложил подсвечники у алтаря. — Что делать с этим?
Аззи собрался уже ответить, но тут его потянули за рукав. Он обернулся и увидел Квентина. Рядом стояла Киска.
— Пожалуйста, сэр, — сказал Квентин. — Я выучил на память все свои строки. Мы с Киской вместе их сочиняли, вместе учили.
— Молодцы, детки, — рассеянно молвил Аззи.
— Разве я не буду их произносить? — спросил Квентин.
— Прочтешь мне потом, когда я благополучно вытащу вас из Венеции.
— Но, сэр, это не одно и то же. Мы разучивали их для церемонии.
Аззи поморщился:
— Не будет никакой церемонии.
— Кто-то из нас провинился? — спросил Квентин.
— Нет.
— Пьеса была плохая?
— Нет! — вскричал Аззи. — Пьеса отличная! Все вы играли, как в жизни, а значит — лучше не придумаешь.
— Если пьеса хорошая, — сказал Квентин, — и никто из нас не провинился, почему нельзя ее доиграть?
Аззи открыл было рот, да так ничего и не ответил. Он вдруг вспомнил себя молоденьким демоном, презирающим всякую власть, рвущимся следовать собственным грехам и добродетелям, гордости и воле, куда б это ни завело. Да, он порядком изменился. Какая-то тетка приказала, — и он послушался. Конечно, Ананке не совсем тетка, скорее грудастая, расплывчатая, но повелительная доктрина. Она всегда угадывалась на заднем плане, строгая и тем не менее далекая. И вдруг она ломает собственный раз и навсегда установленный принцип невмешательства. И кого же она избирает своей первой мишенью? Аззи Эльбуба.
— Ладно, малыш, — сказал демон. — Ты меня уговорил. Эй, все! Разбирайте подсвечники и занимайте места на сцене перед стойкой.
— Так вы решились! — вскричал обрадованный Аретино. — Спасибо большое, сэр. Иначе откуда бы я взял концовку для будущей пьесы?
