— Похвально, что вы так различаете рабов, — сказал Гархем и повернулся к Гаору. — Как назывался раньше?
Вряд ли он имел в виду его жизнь до продажи в рабство — успел подумать Гаор и назвал полученную в камере кличку.
— Рыжий, господин управляющий.
— Другой такой нет, — кивнул Гархем. — Оставим.
И только Гаор порадовался, что на этот раз обошлось, как Гархем сказал всё тем же тихим монотонным голосом.
— Из-за тебя я промок и испортил костюм, — последовали сразу две пощёчины подряд. — Пять по мягкому.
— Так точно, — бодро гаркнул надзиратель. — Спускай штаны и ложись.
Гаор молча выполнил приказ.
Дубинка с сочным хлюпаньем пять раз впечаталась в его ягодицы.
— Ведите, — сказал над ним Гархем.
— Встать, — рявкнул надзиратель, — штаны подтяни. Вперёд марш.
Гархем пошёл к лестнице, ведущей наверх, а Гаора повели к другой.
Про руки ничего сказано не было, но Гаор, окончательно отупевший от побоев и понимания, что его сейчас опять будут бить, сам заложил их за спину. Надзиратель удовлетворённо хмыкнул.
Два лестничных пролёта, дверь с запором, звонок, тамбур, новый надзиратель.
— Лопают?
— Только сели.
— Зови Старшего.
Щелчок тумблера на настенном пульте.
— Старший! Сюда!
Затихающий вдали за полуоткрытой дверью шум, быстрый топот бегущего.
— Старший здесь, господин надзиратель!
Гаору уже было всё равно. Он стоял с заложенными за спину руками, угрюмо опустив голову с горящими, распухшими от пощёчин щеками и онемевшими губами.
— Забирай новокупку и оформляй по полной.
— Сделаем, господин надзиратель. И куда его?
— К Плешаку.
— К Плешаку? — переспросил Старший. — А позволено будет спросить, господин надзиратель, Плешака куда?
— Дурак ты, — вздохнул надзиратель, — сказано тебе, к Плешаку. Было бы что, так сказали бы, вместо Плешака. Понял, морда твоя дикарская?
— До капельки понял, господин надзиратель, — весело ответил Старший.
— Тогда забирай его и сгинь! А то пожрать не успеете.
Гаора ткнули дубинкой в плечо, и он бездумно переступил порог. За его спиной лязгнула, закрываясь, дверь.
Старший — крепкий мужчина, темноволосый с короткими бородой и усами, в оранжевом комбинезоне — что-то сказал ему. Гаор не понял и промолчал.
— Ты что, новик? — сразу догадался Старший.
Гаор молча кивнул.
— Таак, — хищно протянул Старший, — и кто таков? Мочила, ворюга? Или с девками баловался?
И не дожидаясь его ответа, сам ухватил его за волосы, открывая лоб. Откуда-то вдруг набежала, плотно окружив их, толпа парней и мужчин в оранжевых, как у Старшего комбинезонах. Сказать, воспользоваться выученной в камере фразой, Гаор не успел, в нём сразу распознали чужака, и теперь с угрюмой покорностью он ждал любого продолжения. Его дёргали, крутили во все стороны, о чём-то спрашивали, он даже не понимал, о чём. Вдруг ворвалось.
— И куды его?
— Велели на пятый, — ответил Старший.
— Это заместо Плешака? — вдруг заорал рослый черноглазый парень, — Плешака, значит, в печку, а эту гниду на его место?! Да я его сей миг урою!
Гаор безвольно мотнул головой от удара, даже не попытавшись прикрыться. Толпа неопределённо зашумела.
— А ну уймись! — прорезал шум зычный и, к изумлению Гаора, женский голос. — Старший, чего зеваешь? Обед на столе, а они свару затеяли! Девки, марш на место, успеете разглядеть, совсем парня затюкали ни за что. Ты ему место определи, пусть куртку оставит, и за стол все. Полопать не успеете, тоже он виноват будет?
Высокая статная женщина в оранжевом, как у всех, комбинезоне распоряжалась с уверенностью опытного сержанта. Гаор оглянуться не успел, как его отвели в длинную, заставленную двухъярусными койками комнату и показали его место и крючок, где он повесил куртку и шапку, и провели в другую, где стояли длинные столы, а на столах уже миски и ложки, и нарезанные буханки хлеба.
— Сюда садись, — легонько ткнула его в плечо женщина, — здесь твоё место и будет.
Гаор сел и с усилием поднял на неё глаза.
— Спасибо, Мать.
Она улыбнулась ему.
— Ну вот, не совсем ты и тёмный, держи миску.
В торце стола красовалась большая, даже огромная кастрюля, и там другая женщина разливала густой пахучий суп по мискам и передавала их вдоль стола.
Получив наполненную миску, Гаор взял ложку и наклонился, окуная лицо в пар. От пара или ещё от чего на глазах выступили слёзы, и он надеялся, что остальные, занятые едой, не заметят. Он уже понимал, что дал слабину, не ответив парню на оплеуху. Это от начальства надо терпеть, а равному поддаваться нельзя, стопчут.
Дав ему съесть первые ложки, его стали спрашивать уже по-другому.
— Как зовут?
— Рыжий.
— А что? — засмеялся кто-то, — и впрямь, смотри, ребя, аж посветлело!
— А морда чего опухлая?
— Кто бил?
— Гархем, — ответил Гаор.
— Этот любит, — понимающе согласился спросивший.
— А я добавил, — уже весело сказал оказавшийся напротив Гаора тот самый черноглазый, что обещал его урыть за Плешака.
Гаор тяжело поднял на него глаза.
— А ты всегда с ним заодно? Или только сегодня?
Мгновенная тишина, и парень, поняв оскорбление, взревел и кинулся на Гаора, едва не перевернув стол. Но парня тут же схватили за плечи и руки и усадили обратно, а сидевший на другом торце Старший резко бросил.
— Цыц, Булан, сам напросился!
Недовольно ворча, Булан сел на место.
Миска горячего супа и два толстых ломтя хлеба — по камерной привычке Гаор решил, что обед закончился, но женщины сменили кастрюлю и разложили по опустевшим мискам кашу. И ещё по два ломтя хлеба.
Гаор ел, даже не ощущая боли в избитом лице, так наголодался за эти две недели. Ладно, раз так кормят, то пусть бьют. Сидеть тоже было больно, но и эта боль оказалась терпимой.
— Ну, так за что тебя? — спросила Мать, когда за столом уже доедали кашу, тщательно вытирая корками миски.
Гаор ответил со спокойным равнодушием.
— Я бастард. Меня отец продал за долги наследника.
И опять недоумённые переглядывания, пожимания плечами.
— Как это, паря?
— Мы и не слышали про такое.
— Бастард, это чо?
— Сын, что ли?
Гаор стал объяснять, хотя больше всего ему хотелось сейчас лечь, закрыть глаза и хоть что вокруг, а чтоб его не трогали.
— Бастард, это незаконный сын, не от жены, а так, со стороны. А я ещё и полукровка.
— Видим, — кивнул Старший. — Ну, так что?
— Законный сын, наследник рода, в карты играл, проиграл много, вот отец и продал меня. Чтоб моей ценой долг оплатить.
