Наконец Гури, заполонивший собой все пространство пиршественной залы, стал настолько отвратителен, что Греттир тихонько вышел вон.
– И вот я сижу здесь и пью в полнейшем одиночестве, – бормотал молодой человек, – но, клянусь девственностью святой Касильды, это намного лучше, чем пить в обществе Гарсерана... или Гури... имеющего волосы как поводья... Этот тип – валлиец, так он сказал. Говорят, валлийцы – предки саксов. Или саксы предки валлийцев? Франки завоевали Галлию. Карл Великий провозгласил себя императором. Датчане завоевали Англию. Но тогда там уже были валлийцы.
Рассвет застал мертвецки пьяного Греттира спящим в кресле. Голова Греттира была запрокинута, рот раскрыт, дыхание с трудом вырывалось из его груди. Ему снились кошмары.
Ненастным ноттингамским утром Греттир Датчанин проснулся от лютой головной боли. Он сел в постели, морщась, и сжал ладонями виски. «Если бы здесь был Хелот, я не напился бы вчера как свинья», – подумал он. Досада на исчезнувшего друга вспыхнула и погасла. Он снова улегся, стараясь поменьше двигать головой.
– У, тронь, – произнес ненавистный женский голос. Греттир застонал:
– Уйди ты, Христа ради...
Послышалось злобное шипение, затем возле постели страждущего материализовался призрак Бьенпенсанты.
– Санта, – безнадежно взмолился Греттир, – аминь, рассыпься...
– Ну ты наглец, – протянула Санта, поудобнее устраиваясь в кресле напротив постели.
– Ведь петухи уже были... тебе в замке надлежит обитать, призрак!
– Скотина, – хладнокровно отозвалось привидение. – Ты же пьешь, животное! Ты каждый день пьешь. В твоем возрасте – и так надираться. Зачем ты, например, связываешься с этим Гарсераном? Он гнусный тип, спаивает подростка...
– Замолчи, нечистый!
Призрак встал, прошелся по комнате, шумя платьем так, словно оно было настоящее. Вместо того чтобы, подобно всем неприкаянным душам, желать вечного успокоения, прабабушка Греттира явно не рвалась в могилу.
– Правильно тебя прадедушка кокнул, – сказал Греттир, поглядывая на призрак с бессильной злобой.
Санта подошла к окну и оперлась на подоконник, подняв острые плечи, с которых складками ниспадало ее старинное одеяние. Отозвалась ехидно:
– Тебе-то этот подвиг повторить не удастся...
– Господи, за что?! – возопил беспомощный страдалец.
– Не ты первый задаешь этот вопрос, – задумчиво проговорила Санта, – не ты последний. «За что?» Действительно – за что?! Но ты кричишь это, опухший от пьянства, лежа в своей постели. А ведь могло быть и иначе. Подумай, сколько людей пытались узнать: «за что?!» За что их пытали, ничего не спрашивая, а потом казнили, ничего не доказав...
Греттир застонал в голос.
– И только я одна не спросила твоего прадедушку, за что он меня задушил. Потому что знала. И в этом мне повезло больше, чем многим. – Привидение подсело к Греттиру на кровать и обиженно отвернулось. – Мог бы быть со мной и откровеннее. Мы все-таки не чужие...
– Ах, как мне плохо, Санта... – сдался Греттир.
Бьенпенсанта тотчас оживилась:
– Дай слово, что бросишь пить.
– Честное слово.
Прохладные ладошки призрака скользнули по лбу и вискам, снимая боль.
– Дружил бы с Гисборном, он такой положительный...
– Гай вечно занят в казарме. И потом, Санта, ты же знаешь, у меня есть настоящий друг. Хелот из Лангедока. Но он уехал. И такая без него тоска, право... Поневоле потянешься к первому встречному.
– Твой Хелот – подозрительный тип, бродяга, – назидательно сказала Санта. – С разбойниками водился... ужас.
Исцеленный от похмелья Греттир даже подпрыгнул в постели.
– Водится с разбойниками! Это идея!
Он вскочил и забегал по комнате, собирая разбросанную одежду. Санта, сидя на кровати, с удивлением следила за воскресшим правнуком. Ее бледное личико выражало крайнее неудовольствие.
– Что ты задумал, убогий?
Греттир уже гремел оружием.
– Поеду в лес, – объяснил он. – Может быть, там о нем слышали.
– Что-о? Да ты с ума сошел!
– Возможно, Санта. Возможно. Впервые со времени исчезновения Хелота юноша ощущал такой подъем. Он ласково взял привидение за подбородок и поцеловал в бесплотный лоб.
– Хелот – мой друг, поняла?
Санта качнула гладко причесанной головкой.
Четким движением Греттир отправил в ножны свой недлинный меч.
– Если меня убьют, я составлю тебе компанию, – легкомысленно сказал он. – Буду завывать в камине, а ты примешься рыдать в шкафу у шерифа сэра Ральфа. Надеюсь, он не пересыпает свои тряпки нафталином.
Бьенпенсанта тяжело вздохнула:
– Не так уж просто быть призраком, как тебе кажется, Греттир.
Но правнук уже скрылся за дверью.
Санта поднялась и в развевающихся темно-синих одеждах стремительно прошла из спальни в галерею, оттуда вниз, на кухню, где прихватила светлое токайское, и снова вернулась в спальню. Она разлеглась поудобнее на кровати и принялась потягивать вино, думая о своем.
Ее беспокоили странные изменения Силы, которые она впервые ощутила в ту ночь, когда Хелот клятвенно обещал Дианоре найти и освободить возлюбленного девушки. Маленький мирок Санты нарушился. В нем как будто распахнули настежь дверь и окно, и потянуло сквозняком.
Внизу загремели дверные засовы. Послышались шаги. Слуга сказал кому-то, тщетно пытаясь остановить вторжение: «Почивать изволят». Шаги неуклонно приближались, и Санта поморщилась. Посреди галереи шаги замерли. Видимо, визитер никак не ожидал, что хозяин дома в такой ранний час может куда-то уйти. Он стоял в недоумении, не вдруг сообразив, где же спальня. «Почивать изволят», как же!
– Сэр Греттир, где вы? – позвал голос, и Бьенпенсанта, узнав Гарсерана, скривилась.
– Явился... – проворчала она, вздохнула и устроилась поудобнее на мягких шкурах. Заложив за голову руки, она уставилась на паутину под потолком и деликатно, по-кошачьи, пару раз зевнула.
Дверь спальни скрипнула. Вот ведь наглец.
– Вы спите, сэр?
«Настырный тип, – подумала Санта. – Но показываться ему ни в коем случае нельзя. Донесет, подонок, на Греттира, решит, что мальчик привечает ведьму или водится с нечистой силой. И никто, ха-ха, не поверит, что я привидение и проклятие его рода. Связываться с ними, инквизиция, то-се...»
– Сэр, я пришел пожелать вам доброго утра.
Красавец Гарсеран открыл дверь и встал на пороге.
– Мегdе(убийца)! – выругалась Санта и немедленно дематериализовалась.
Робин из Локсли сидел на поваленной березе, поджав под себя одну ноту, и мучительно ставил заплатку на свой зеленый плащ. Заплатка вздувалась, напоминая пузырь на месте ожога. Пальцы разбойника были исколоты иглой, веснушчатая физиономия кривилась. Собственно говоря, можно было бы и не ставить никаких заплаток, а заново кого-нибудь ограбить, но все так просто только в рассуждениях дилетантов. Локсли продолжал трудиться, скрипя зубами.
