Как только «Большой Баклан» очутился в открытом море, установленный порядок жизни на борту с головой поглотил всех и каждого. Рипариец служил когдато старшинойрулевым на Армидийском военном флоте, и любил, чтобы все шло, как на военных судах. Команда делилась на две вахты, а не на три, и каждый работал четыре часа подряд, а затем четыре часа отдыхал. Круглые сутки. Медь небольших четырехфунтовых пушек на вертлюгах должна была блестеть как зеркало. То же касалось судового колокола. И старшие на вахтах справлялись, к своему облегчению, с положенными докладами о курсе корабля, его скорости и поведении ветра. Да, корабль мало чем отличался от военного, хотя судно не несло ничего, тяжелей своих легких пушечек, и Протеро, например, считал все это вздорной прихотью капитана. А Ролу это нравилось, ведь на этом корабле было легче управиться с матросами, чем на иных, на которых он прежде служил, и все приказы исполнялись без обсуждения. Они с Протеро ходили на «Большом Баклане» уже почти два года, а до того бороздили моря на разных судах, порой под началом капитанов, являвшихся истинным испытанием. При всех своих слабостях рипариец был отменным моряком и ценил своих старшего и первого помощников достаточно, чтобы простить им случайное опоздание из отпуска на берег.
Их судно водоизмещением в двести тонн было крупным для брига, двухмачтовик с прямой оснасткой. Как правило, на кораблях Купеческого Союза полагалось служить по человеку на десять тонн водоизмещения. У рипарийца было тридцать человек, включая и осужденных. Большая численность экипажа означала, впрочем, что парусное вооружение может быстрей изменяться, а это улучшало мореходные качества корабля.
Порой скорость становилась крайне важной в игре, ибо полагалось дополнительное вознаграждение, и немалое, за переход в определенное число дней. Но, как правило, после большинства переходов оставалось время для денькадругого на берегу. Если вся команда возвращалась на бриг вовремя, дабы он мог воспользоваться отливом.
Их курс проходил на западюгозапад вдоль зеленых берегов Оксьерре. Они держались от берега в добрых десяти лигах, и поэтому суша представала им лишь как голубая дымка Мамертийских холмов, тянущихся с северовостока на югозапад, спинной хребет королевства. Стояла весна, и ялики ловцов сельди вышли в море в больших количествах, волоча за собой сети со стеклянными поплавками, сопровождаемые тучами крикливых чаек. «Большой Баклан» двигался мимо них, точно скаковой конь мимо овечьей отары, и рипариец изменил курс, взяв строго на запад, так что теперь ветер ударял в правый борт и мог наполнять бизань. Суша здесь сворачивала к северу медленно и плавно, низкие берега поросли лесом, рифы показались по левому борту, так что требовался человек на носу и другой на формарс, дабы, пристально изучая волнующуюся поверхность, вовремя заметить подозрительный выброс пены или темное пятно, признак подводного камня, который может повредить им киль. Рипариец сам становился к рулю в случаях вроде этого, и когда дозорные выкрикивали чтото важное, он быстро поворачивая руль, полузакрыв глаза, чувствуя движение судна под руками и оценивая, как оно ему ответило.
К позднему вечеру первого дня пути из Мамертоса они миновали все рифы и скалы и попали в зеленые воды. Они покрыли тридцать пять лиг, таким стремительным был северовосточный ветер и так внимательно вел корабль рипариец. Теперь они отступили от побережья Оксьерре и находились собственно на Армидонских Отмелях, судно шло на югозапад, и ветер опять дул в корму, а нос нацелился на Каверрийские Проливы, отделявшие северную оконечность Кавайллона от южного края Армидона. В течение столетий Проливы оказывались местом морских сражений, ибо армидийцы, умелые мореходы, вновь и вновь порывались вторгнуться на Кавайллион. Порой это им удавалось, порой нет, но они так ни разу и не смогли завоевать и присоединить к своим владениям соседний остров. Вернее всего дело упиралось в нрав кавайллийцев, людей вроде Протеро, не склонных прощать оскорбление или забывать ущерб. За Проливами раскинулся Внутренний Предел, одно из Великих Морей мира и с незапамятных времён прибежище пиратов. В зависимости от ветров, рипариец либо следовал краем моря вдоль кавайллийских берегов, либо срезал открытым морем до Ордоса Оронтирского, их цели. Первое происходило чаще, ибо означало, что не нужно так растягивать припасы, ведь по всему побережью в рыбачьих деревнях они могли получить свежую пищу и воду. Так или иначе, «Большому Баклану» предстояло добрых четыре недели плавания, если смилостивятся ветра. Корабельные офицеры в тот вечер обедали вместе в капитанской каюте, а за кормовыми окнами в лунном свете мерцал кильватер брига. Рипариец не был чревоугодником, но был не прочь держать на борту несколько кур и коз ради яиц и молока, а они редко настолько отдалялись от суши, чтобы приходилось переходить на соленую конину и галеты, основу питания матросов у фокмачты. Не был он, впрочем, и любителем вина, стаканы наполнялись кассийским ромом, хорошо разбавленным водой и сдобренным лимоном. Обедающие отодвинули тарелки, рипариец раскурил трубку, и общество завязало беседу, обычную на борту в море, обсуждая команду, припасы, погоду. Здесь не было ничего особенного, и Рол больше слушал, чем высказывался. Но, наряду с делами на судне, Протеро и рипариец также охотно толковали о том, что творится в мире, полагая, что им есть, что об этом сказать.
– Это мир людей, – утверждал рипариец. – Для меня мало что значат эти россказни о Старшем Племени и всем прочем. Где это племя теперь, хотел бы я знать? Такое впору рассказывать малышам перед сном. Рол, выпей еще рому.
Рол и Протеро улыбались друг другу. Рипариец был человеком простым и прямым, в жизни у него не было ничего, кроме корабля, грузов, на нем перевозимых, и людей, делавших это возможным. В этом он вызывал почти восхищение. Порой Рол завидовал его уверенности.
– Мир таков, каким его сделали люди, это ясно, – подхватил Протеро. – Но кто знает, что творилось во времена, когда люди еще не ходили по земле? История Умера длинней, чем мы привыкли считать.
– Это ты о чем, провидец? – спросил капитан с презрительным фырканьем.
– Ты бы назвал Кулл примером досужего вымысла? – возразил Протеро.
– КорольЧародей явил себя в пробуждающемся мире, спору нет. Но кто скажет нам, кто он? Кто когдалибо видел его и дожил до того, чтобы нам рассказать? Вполне возможно, что это просто безумный отшельник с такими же безумцамипоследователями. В истории тьма примеров никчемных выскочек, гораздых морочить простаков, провозглашая себя королем того или наследником сего. А теперь взять Бьонар. Я услыхал от Гилкома с Омера до того, как мы отплыли, что там опять война.
