Джоанна слегка вздрогнула от холодка в галерее. Когда она жалела себя, ей следовало подумать, что она могла бы родиться в исламском мире.
Строгость, о которой так радел султан Нур аль-Дин, и которой Саладин велел подражать, была здесь незаметна. Жилища мусульман глазу франка всегда казались пустыми из-за скудости обстановки: подушка или две, стол, иногда диван — но эта скудость искупалась великолепием отделки стен и пола. При виде ковров даже привычная к виду торговых рядов Джоанна расширила глаза; золото, зелень, белизна и чистая, пронзительная синева Исфагана; и повсюду изречения из Корана, превращенные в искусные узоры.
Королева приняла гостей в комнате, похожей на павильон, открывающейся в сад и на журчащие фонтаны, которыми славился Дамаск. Сегодня здесь были еще одна или две приглашенных, знакомых Умм Джафар, которая была принята с выражением всяческого восхищения. Она почтительно поклонилась, Джоанна последовала ее примеру; Исмат аль-Дин приняла это как должное, но дальнейшие знаки почтения отклонила взмахом маленькой руки, окрашенной хной.
Исмат была маленькой, даже для сирийки: немногим выше ребенка. Джоанна не могла решить, была ли жена султана красива. Чрезвычайно искусна, пожалуй, в умении одеваться и в подчеркивании того, что даровал ей Аллах, она полностью соответствовала образу, столь излюбленному поэтами: полные груди, тонкая талия, широкие бедра, изящные ступни. Франк счел бы ее облик гротескным. Мусульманин загорелся бы вожделением к ее телу, но счел бы, что у нее, быть может, немножко чересчур острый подбородок, слишком большой рот, глаза достаточно велики и черны, но отнюдь не томные газельи глаза, которые положено иметь совершенной красавице. У нее был прямой смелый взгляд, в нем читался приводящий многих в замешательство ум, и сияние этих глаз отнюдь не свидетельствовало о смиренной покорности.
Кажется, она не собиралась держать неловкую франкскую гостью в сторонке.
— Сюда, — приказала она. Голос у нее был чистый, даже, пожалуй, пронзительный. — Садись рядом со мной. Я уже несколько лет не видела нового лица.
— И даже вашего мужа?
Джоанна спохватилась, пожалев, что не откусила себе половину языка. Исмат рассмеялась, весело и свободно.
— Не считая него! Но он не новый знакомый. Его сестра вышла замуж за моего брата много лет назад, и он навещал ее, когда ему позволяли его войны.
По кругу прошелестел вздох. О да, говорили взгляды. Долгий роман, любовь, трагически оборванная ее государственным браком со старым султаном.
— Он был сумасбродным юнцом, — сказала Исмат.
— Я надеюсь, что он вырос, — промолвила Джоанна.
Королева улыбнулась. У нее были прекрасные зубы: нелегкое достижение среди сахарного безделья гарема.
— Он вырос, — подтвердила она, — воистину вырос. — На миг ее взгляд стал мягче. — У девушки нет выбора. У вдовы он есть. Даже у вдовы, которая является военной добычей. Я приняла его ради моей семьи. Я осталась с ним для себя самой.
Это была исключительная прямота — ведь Исмат говорила с чужеземкой, но, казалось, таков был ее обычай: никто не показал хоть сколько-либо заметного потрясения. Джоанна напомнила себе, что она говорит не с франками.
— Таково же было и второе замужество моей матери. Первый муж для семьи, сказала она. Второй — для себя.
— И она довольна.
У Джоанны встал комок в горле.
— Она была довольна.
Умм Джафар обеспокоенно зашевелилась. Кто-то из женщин склонился к Исмат аль-Дин. Джоанна опередила их обеих.
— Он умер. Он был убит. Ассасинами.
Неожиданно павильон затопило безмолвие. Даже здесь это слово не произносили так легко. Мусульманки не крестились. Они бормотали слова охранительной молитвы.
— Расскажи мне, — повелела Исмат аль-Дин.
Если бы она была мужчиной, она стала бы грозным воителем. Рассказывая, Джоанна не переставала удивляться, как быстро они коснулись главного. Для жителей Востока было более естественно ходить вокруг да около целый день, прежде чем подойти к сути дела с мучительной неторопливостью.
Исмат аль-Дин решила говорить напрямоту. Как франк. Быть может, это доставляло ей удовольствие — так потворствовать варварке.
Нет, думала Джоанна, глядя в лицо Исмат по мере повествования. Ничего столь мелочного. Это была вежливость; учтивость — в том смысле, в каком понимают ее люди Запада. И — да — капелька удовольствия от игры в западные обычаи. Для сирийки это, должно быть, похоже на скачку неистовым галопом вниз по склону горы, когда одному Аллаху ведомо, что поджидает всадника внизу.
Остальные, даже Умм Джафар, казалось, испытывали головокружение от такой быстроты. Но Исмат была настойчива. Вопросы, которые она задавала, были точными.
Рассказывать было не так тяжело, как ожидала Джоанна. Она могла отстраниться от этого, рассказывать это, как историю, произошедшую давным-давно в дальних краях. Ей пришлось включить в рассказ Айдана и Ранульфа, и, из-за Ранульфа, Аймери.
— Это варварство, — сказала одна из женщин. Джоанна пообещала себе, что позже не поленится узнать ее имя. — Они забирают у нас наших деток, да, так предписано. Но не от груди. Йа Аллах! Этот мужчина безумен.
Исмат долгим пристальным взглядом заставила ее умолкнуть. И обратилась к Джоанне:
— Ты храбро поступила, оставив его. Это правда, что у христиан не существует развода?
— Не для женщины. Мужчина может отослать ее прочь, если она не родит ему сыновей и если он сможет купить себе разрешение на развод. Но если она родит ему сыновей, то закон не позволяет развестись. Хотя, если мужчина достаточно могуществен, чтобы упрятать епископа в карман и заморочить голову Риму…
Исмат покачала головой. На ее головном обруче заискрились камни, яркие, словно брызги фонтана в солнечном свете.
— Этого может быть достаточно, чтобы подвигнуть женщину принять ислам.
— Или мужчину, — отозвалась Джоанна. — Одна жена — это прискорбно тяжко.
— Даже для жены?
— По крайней мере, твой муж не будет лгать и скрывать, когда получает удовольствие у другой. Он приходит, получает удовлетворение, и если ты хорошо сделала свое дело, приходит к тебе снова.
— А если не приходит, то значит, того пожелал Бог, и пусть Бог рассудит, — заключила Исмат, блеснув глазами. — Я сочувствую тебе, Джахана. Я дивлюсь твоей смелости. Мой муж не обойден вниманием смерти, приходящей из Масиафа. Дважды на него нападали посреди его армии; последний раз чуть больше месяца назад, когда он взял в осаду саму крепость. Увы, по воле Божией он потерпел неудачу. Горный Старец — нелегкий противник.
