— Карл, ты цел?!! — хрипло спросил Вольфгер, у которого внезапно пересохло в горле.
— Вроде цел, господин барон, — ответил Карл, ощупывая левый бок, — кафтан только придётся зашивать, этот тип располосовал его сверху донизу…
— К дьяволу кафтан! — просипел Вольфгер, который никак не мог заставить себя говорить обычным голосом, — тебя же чуть не зарезали, балда!
— Ну, так не зарезали же… — флегматично ответил Карл и, повернувшись к эльфийке, низко поклонился ей: — Госпожа, вы спасли мне жизнь…
Алаэтэль коротко кивнула, принимая благодарность.
Гремя доспехами, в лавку ввалились стражники, за которыми, оказывается, успел сбегать один из приказчиков.
Старший, седеющий десятник, взял за подбородок карманника и повернул его лицо к свету.
— Опять ты, парень… М-да, сегодня точно не твой день. Карманная кража с сообщником, да ещё покушение на убийство. Молись всем святым, чтобы завтра на рассвете не оказаться в объятьях Толстой Матильды… Забирайте их! — приказал он стражникам.
Карманник безропотно пошёл к выходу из лавки сам, а его напарника пришлось тащить волоком — ноги его не держали.
— Кто есть такая «Толстая Матильда»? — спросила Алаэтэль.
— Виселица, — пояснил Карл. — В каждом городе есть место для казней воров, разбойников и прочего сброда. Людей низких сословий у нас обычно вешают, но виселицу не принято называть виселицей, это считается дурной приметой, ну, как накликать её на свою шею, что ли. Вот и придумывают всякие имена. Здесь вот «Толстая Матильда», где-то — «Горбатая Эльза», ну и всё такое…
— Пойдёмте отсюда, — напряжённо сказала Ута, — мне что-то расхотелось делать покупки, я хочу поскорей оказаться в своей комнате.
— Фройляйн что-то купили у вас? — обратился Вольфгер к старшему приказчику.
— Увы, господин барон, нет, такой печальный случай… Примите мои нижайшие извинения… Может быть, в другой раз…
— Может быть, — кивнул Вольфгер, — если платить не за что, мы уходим. Карл, будь добр, распорядись, чтобы паланкин поднесли ко входу в эту лавку.
* * *
В гостинице Ута и Алаэтэль занялись рассматриванием покупок. Вольфгер приказал хозяину вызвать к девушкам портних и белошвеек. Он знал, что лучшего лекарства для расстроенных девичьих нервов не существует.
Мужчины решили отметить второе рождение Карла вдумчивой попойкой, для чего заняли угловой столик в общем зале, заказали обед, а для начала — пару кувшинов вина. Вольфгер послал служанку наверх, чтобы узнать, не желают ли девушки присоединиться к пирушке. Вернувшаяся служанка сообщила, что фройляйн решили кушать в своих комнатах.
Через колокол, когда обед уже был съеден, а Вольфгер и Карл, не торопясь, допивали второй кувшин, появился отец Иона. Увидев барона и его слугу, он присел к ним за стол.
— Обедать будешь? — спросил Вольфгер, — что тебе заказать?
— Что-нибудь, всё равно, — вяло отмахнулся монах.
— Опять что-то случилось? — насторожился Вольфгер.
— Даже и не знаю, что сказать, — ответил отец Иона. — Я с утра был в Кройцкирхе, выслушал мессу, говорил с монахами, пытался рассмотреть икону Святого семейства.
— Ну? — подбодрил его Вольфгер.
— В том-то и дело, что сказать мне толком нечего. К иконе близко не подпускают, она украшена цветами так ловко, что разглядеть, есть слёзы или нет, невозможно. Убрать икону они, конечно, не рискнули, вот и закрыли бумажными цветами. Прямой вопрос монахам я задать не посмел, так, ходил вокруг да около, но они чем-то сильно напуганы, ничего толком не говорят, только жмутся, как овцы.
— Ну, а ты почувствовал в храме что-нибудь? — спросил Вольфгер.
— Как тебе сказать, — потупился монах, — храм такой огромный и в нём столько молящихся… Вроде какое-то дуновение я ощутил, но наверняка сказать не могу…
— Что ж, будем ждать, когда архиепископ соизволит принять нас, больше ничего не остаётся, — вздохнул Вольфгер, — пей, святой отец, какой смысл встречать Конец света трезвым?
* * *
Вечером к Вольфгеру пришла Ута.
Барон, пьяный до бесчувствия, лежал ничком на постели, в сапогах, при мече и кинжале. В комнате стоял тяжёлый винный дух.
Ута вздохнула, кое-как стянула с Вольфгера сапоги, отряхнув руки, расстегнула пояс с оружием, вытянула из-под барона меч, поставила в изголовье кувшин с вином и кружку, что-то сердито прошептала и ушла к себе.
24 октября 1524 г.
День св. Бернарда из Кальво, св. Кадфарха, св. Мартина, св. Мартина из Вертю, св. мучеников Награнских, св. Сеноха, св. Фромунда, св. Эвергисла.
— Дьявольщина, давно я так не напивался, — прохрипел Вольфгер, с трудом разлепляя глаза. За окном занимался серенький осенний рассвет, было ещё очень рано. Руки затекли, он со стоном повернулся на бок и наугад пошарил по полу в тщетной надежде обрести кувшин с вином. Неожиданно рука его нащупала что-то гладкое и прохладное.
«Не может быть!» — подумал барон, осторожно наклоняясь над краем постели и пытаясь разглядеть, что же он нащупал. Всё-таки это был он, вожделенный кувшин! Вольфгер со стоном схватил его и начал пить прямо через край, булькая, задыхаясь и давясь прохладным, терпким вином.
— Фу, а ещё благородный! — раздался из-за спины ехидный женский голос.
Вольфгер с трудом заставил себя оторваться от кувшина и оглянулся. В постели рядом с ним лежала Ута.
— А-а-а… э-э-э… — выдавил из себя Вольфгер.
— Вот именно, — кивнула Ута. Она лежала под аккуратно расправленным одеялом, а Вольфгер валялся в постели прямо в верхней одежде.
— Но сапоги-то я снял… — попытался оправдаться барон.
— Он снял! — передразнила его Ута, — он! И пояс с мечом — тоже он, ага.
Тут в голову несчастного барона так ударило, что он со стоном рухнул на подушку.
— Ута, — простонал он, — помоги мне, а то сейчас голова лопнет…. Ну пожалуйста….
Ведьма вгляделась в лицо Вольфгера, вздохнула и откинула одеяло. Несмотря на похмелье, у Вольфгера перехватило дыхание: девушка была совершенно обнажённой.
— Поставь кувшин! — скомандовала она, — да прекрати меня лапать, больной, тоже мне, а ну, лежи смирно!
Вольфгер послушно затих.
Ута наклонилась над ним (у Вольфгера ухнуло сердце), положила одну руку ему на лоб, а другую подсунула под затылок, сосредоточилась и прошептала заклятие.
— Всё, теперь лежи, жди, сейчас подействует. И пока не пей больше, прошу тебя. Раздевайся!
— З-зачем?!
— З-затем! — передразнила его Ута. — Во-первых, спать одетым — это свинство, а, во-вторых, нет ничего лучше от похмелья, как это.
