Затем парочка уселась в королевскую карету и отправилась на вечерний прием в вульгарианское посольство. Эхо топота копыт коней, увозящих карету прочь от гектарианского посольства, еще не успело стихнуть, когда из ворот, с подчеркнуто невинным видом человека, решившего погулять ради собственного удовольствия, появился Михарри.
Он повернул налево, то есть не в ту сторону, куда уехала карета, и, оказавшись за углом, ускорил шаг. Он то и дело оглядывался, затравленно озирался по сторонам, путал следы, но «хвоста» за собой не приметил. Но если бы он оглядывался именно в те мгновения, когда он этого не делал, он бы почти наверняка заметил тень тучного мужчины, передвигавшегося с быстротой и ловкостью, нехарактерной для человека такой внушительной комплекции — так грациозно и легко, как те девушки, что танцуют за деньги в тавернах.
Михарри свернул в переулок и пошел дальше. Вдруг он вздрогнул, остановился и стал испуганно вертеть головой. Никого и ничего. Михарри немного постоял в темном переулке, переминаясь с ноги на ногу, и вздохнул.
А потом получил сильнейший удар в нижнюю челюсть, и кто-то здоровенный приставил к горлу острие кинжала.
— Где назначена ваша встреча? — негромко прозвучал голос за спиной Михарри. Михарри молчал.
— Вообще-то мне это безразлично, — сказал незнакомец и тихо добавил:
— Можешь сразиться со мной и погибнуть прямо здесь, можешь не сражаться, и тогда тебя станут пытать до тех пор, пока ты не заговоришь, — а можешь заговорить. Выбор за тобой, и советую поторопиться.
Михарри с трудом сглотнул и прохрипел:
— Я клятву дал…
— Смерть освобождает тебя от любых клятв, — оповестил несчастного герцог Вассант, нажал на рукоять кинжала, провел им из стороны в сторону и отпустил Михарри. Тот ничком повалился на мостовую, а герцог вытер кинжал о его камзол. Пытки Вассант всегда терпеть не мог, и ему непосильно было видеть, как честный человек нарушает клятву. Наверняка у Михарри имелись какие-то понятия о чести. Это, как правило, принято в среде лазутчиков.
Удостоверившись в том, что лазутчик мертв, Вассант медленно пошел дальше по переулку. Дойдя до ближайшего угла, он безо всякого удивления обнаружил в стене дома расшатанный камень, за которым лежал клочок бумаги. Герцог убрал бумагу в карман, спрятался неподалеку и стал ждать. Оттуда, где он засел, ему был бы отлично виден силуэт человека, который должен был явиться к тайнику.
Затем герцог погрузился в легкую дремоту — чтобы научиться этому, он немало часов посвятил упорным тренировкам. Нижнюю челюсть Вассанта крепко держала лента его широкополой шляпы. К этой предусмотрительности он прибег, зная, что тучные мужчины во сне храпят. Правда, сам герцог пока вроде в храпе замечен не был, но кто знает, когда это могло начаться? В переулке послышались шаги, и Вассант, вздрогнув, проснулся.
Вассант сразу узнал, кто перед ним. Дабы не стать жертвой случайного выстрела, герцог негромко окликнул:
— Сэр Джон?
Человек не пошевелился — только навел мушкет туда, откуда донесся голос.
— Герцог?
— Да.
— Дай какой-нибудь знак.
«Будь проклят сэр Джон за эту его всегдашнюю сверхпредосторожность», — мысленно выругался Вассант, и сказал:
— Нет, это ты дай мне знак. Какое родимое пятно у леди Каллиопы в паху?
Сэр Джон вытянулся как по струнке.
— Откуда мне знать?
— Ну, тогда ты точно сэр Джон Слитгиз-зард. Любой другой на твоем месте что-нибудь измыслил бы, думая, что тебе это известно.
Сэр Джон, хмыкнув, сунул мушкет в кобуру и неожиданно спросил:
— Пока что мы установили, что я — это я, а как насчет тебя, герцог?
— А кто бы еще задал тебе такой вопрос? — буркнул герцог и вышел из укрытия. — Ну, как поохотился? — поинтересовался он.
— Двое моих лежат поверх одного твоего. Я впереди. Наверное, мои спешили за весточкой от твоего?
— Весьма вероятно. Где ты их перехватил?
— Первого — около Вульгарианского посольства, он тащился за принцем, а второй присоединился к нему в таверне. А в таверне у меня человечек есть, парень по имени Гарк…
— Помню-помню, опытный парень, всегда начеку. И сведения полезные поставляет. — Герцог и его старый товарищ пошли дальше по переулку, готовые к любым неожиданностям. — Ты догадываешься, который час? — спросил Вассант.
— Судя по бою курантов, поздний вечер, — отозвался сэр Джон.
— В таком случае можно заглянуть в театр. Вот-вот должно начаться представление. Аматус собирался его посетить.
— Решено, — кивнул сэр Джон. — Давай найдем извозчика… так мы избежим лишних подозрений, да и разговоров меньше будет, чем если бы мы шатались с тобой вдвоем по ночным улицам.
Герцог согласно кивнул. На ближайшем перекрестке они наткнулись на старую карету — изрядно потрепанную, но чистую, и велели кучеру отвезти их к заведению под вывеской «Пестрый газебо».
— Сегодня там выступает королевская труппа, а некоторые из любимых актеров принца играют главные роли, — сообщил другу сэр Джон Слитгиз-зард.
Театром герцог Вассант никогда особенно не увлекался, почитая это искусство вульгарным. Вдобавок в тех заведениях, где разыгрывались спектакли, запросто могли вычистить карманы или срезать кошелек. Кроме того, герцог был ценителем хорошей музыки, а театральные оркестрики чаще всего безбожно врали. Он обожал грациозные танцы, а в театре танцевали как угодно, только не грациозно. Он любил честность и прямоту, а актеры только тем и занимались, что притворялись другими людьми. А вот сэр Джон, напротив, был заядлым театралом и поэтому все время, пока они ехали, распинался о том, каких замечательных артистов им предстоит увидеть.
— Видишь ли, — вещал сэр Джон, — это, безусловно, величайший сюрприз для всех, кроме Седрика, — то, что Родерик оказался драматургом. Но, судя по всему, он тайком занимался сочинительством много лет, и говорят, многого достиг. Пьеса, которую дают сегодня, если верить слухам, просто шедевр. Называется она «Маска убийства», и в ней рассказывается о том, как…
— Умоляю тебя, сэр Джон, не увлекайся слишком. А вдруг нам придется уйти, дабы преследовать очередного лазутчика до того, как спектакль закончится? Тогда тебя постигнет жестокое разочарование.
И герцог заерзал на сиденье, стараясь устроиться поудобнее.
Сэр Джон кивнул:
— Ты прав, конечно. Но поверь, так трудно удержаться, особенно после всего того, чего я наслушался про эту пьесу. И подумать только — ведь автор творил ее, можно сказать, у нас на глазах…
Но тут сэр Джон неожиданно выпрямился. Его лицо, озаренное огарками свечей, отбрасывающих тусклые отблески на окна кареты, заклеенные промасленной бумагой, стало мрачным и тревожным.
