- Величайшая! Я сильно прошу прощения, смилуйся! Не буду его мордовать, и за кобылу забуду думать, о величайшая! Только смилуйся! Раз уж он свел Дахму и оказался в руках мутайр - пусть отработает!
Воздух ощутимо дрогнул. Бледный острый профиль начал медленно-медленно разворачиваться к нему. На какое-то мгновение Салману помстилось, что на сумеречнике - полный блестящий доспех странного, нездешнего вида. Он сморгнул, и наваждение смылось. Да нет, все как было: заляпанный кровью грязный бурнус, разбитая рожа.
Манат зашелестела тысячью смешков и развела белые-белые руки:
- Разве я уже не отдала тебе самийа, о шейх?..
- Величайшая! - взвыл Салман. - Заступись за нас! Он у бану суаль всех посек! Прикажи ему, величайшая! Скажи свое слово!
Богиня запрокинула голову и расхохоталась. Внутренности Салмана выморозило от этого смеха.
Манат нагнулась. Показала зубы в улыбке. И вспыхнула над шипящим, прижимающим уши сумеречником:
- Отдаю его вам! Взыскивайте!
Самийа зарычал. А Богиня ткнула пальцем ему в лицо:
- Окажи мне третью услугу, Стрелок. Исправь содеянное. Защити этих людей.
И с леденящим душу смешком добавила:
- А как сделаешь - за тобой останется последний должок...
Сказав так, Манат разом исчезла.
Острое, страшное сияние погасло.
Ужас отпустил сжавшееся в комок сердце, нездешнее удалялось, смывалось из полудня.
Вокруг продолжали рыдать. Пережившие страшное люди всхлипывали, шмыгали носами.
И тут послышались вопли:
- Тревога! Идут! Чужие идут!!.. Карматы-ыыыы!
Сумеречник пошатнулся и мрачно кивнул, улыбаясь. Нехорошо улыбаясь.
Кстати, а почему он стоит? Он же на коновязи висел... Ладно, прошлое есть прошлое. Надо глядеть в будущее. Не зря говорят: судьба не Бог, ей не подчиняйся.
И Салман мрачно процедил:
- Слыхал, что Хозяйка сказала? Теперь ты наш. Будешь должен за лошадь, сволочь.
Самийа дернул плечом, кривя разбитые губы. И процедил:
- Кинжал отдайте, ворюги.
- Так постоишь, - злобно бросил Салман.
Еще кинжал тебе, как же... Вставьте змеюке еще зубы, и она больнее укусит...
У дальних шатров заполошно голосили. Карматы, говорите? Ну что ж, человек, как говорится, родится не хуже собаки. Перед Манат ты обоссался, Салман ибн Самир. А вот перед людьми ты в штаны прудить не будешь. Не к лицу - стыдно.
Чтобы понять, что происходит и почему орут, Салману пришлось раздать пару плюх.
Никаких карматов, конечно, никто не видел. Зато пожаром в сухой траве бежала весть: идут гвардейцы, везут катибов. Точнее, уже привезли. Пришли большой силой в главное кочевье - его разбили у оазисов Лива, как всегда в это время года. До того, как нагрянуть к мутайр, сборщики податей уже прошлись через пальмовые рощи Лива - и собрали там многое. Не только финики. И вроде как "погостили" у кальб - целый караван с данью отправили на юг. Теперь вот стервятники двинули на север - за корабельной податью.
- Откуда катиб? - хмуро поинтересовался Салман у мальчишки. - Из Бадра?
Тот показал белые целые зубы:
- Из Хайбара, о шейх!
Оставалось лишь сплюнуть. Сборщики налогов приходили поочередно: сначала из Медины. Потом из Бадра. А два года назад в Хайбаре открыли таможню - вроде как для торговли с племенами таглиб, а на самом деле с карматами, об этом каждая собака в кочевьях знала. Сборщики полезли и оттуда. Ну и раз в год наведывались карматы - это за данью. Остальные два или три раза в год они приходили за заложниками и проводниками. Ну и за фуражом для идущих на север отрядов.
- Много взяли уже?
Парнишка поник нечесаной головой:
- Палатки обыскивают, о шейх. Говорят, на строительство флота по динару с шатра нужно собрать...
- По динару?!..
- По динару, о шейх! Еще говорят, что в этом году динар стоит не двадцать дирхам, а тридцать...
- Так...
- Сказали, что им плевать, что из Бадра уже приходили. Либо скотиной возьмут, сказали, либо людьми. За девственницу они согласны дать пять динаров. За молодую девушку три. За юношу - тоже три, - бойко тараторил паренек.
- Ну и?..
- Старых невольников они не берут! Молодых набрали, но пока мало. Жребий будем кидать, о шейх...
- Так...
А ведь он еще не платил карматам...
И вдруг:
- Это вранье.
Зачем-то он обернулся на этот хриплый, но все равно нечеловеческий голос.
Сумеречник смотрел в землю и вертел в руках хворостину.
- Я тя спрашивал, что ль? - мрачно поинтересовался Салман.
На самийа хмуро поглядывали. Сумеречник, не обращая внимания на злые шепотки и ропот, упрямо повторил:
- Я говорю, что это вранье. Нет такого курса, чтобы динар стоил тридцать.
- А ты почем знаешь?
Вот зря он ввязался в этот спор. Но теперь-то что делать? Пришлось развернуться и подойти поближе.
Самийа по-прежнему глядел в землю:
- Корабельную подать уже собирали - зимой. И ее размер - не динар с шатра. А серебряный дирхем с очага. И еще. Ты ашшарит?
Вот это совсем хорошо - сумеречник спрашивает Салмана ибн Самира о его родстве!
- Да ты кто такой?..
- Вы - верующие ашшариты? Или язычники?
- Да как ты...
- Если вы - верующие, то никто не может забрать и продать ваших людей - ни в счет подати, ни в счет долга. Это против закона.
Разбитая морда злобно скривилась. Салману почему-то полезла в голову мысль: надо же, как у него силы есть на ногах держаться, человека так отмутузь - он неделю не встанет...
- А тебе почем знать? - встрял в разговор сын Мустафы, Мутазз.
Ну хоть кто-то умный нашелся...
- И последнее, - мрачно процедил самийа. - В Хайбаре всего сто пятьдесят гвардейских копий. И каждое из них должно находиться на своем месте - граница. А вы говорите, что в кочевье пришло пятьдесят всадников в полном вооружении. Треть хайбарского гарнизона в трех фарсахах от Хайбара? Собирают подать? Такого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
- Так, - строго сказал Салман ибн Самир. - Ты нам голову не морочь. Хочешь чего сказать - говори враз, четко и по существу. Ну?..
Самийа сплюнул темной от крови слюной и пробурчал:
- Да пожалуйста. Я хочу сказать, что те, кто сейчас разоряет ваше кочевье, такие же халифские гвардейцы и катибы, как я - ятрибский имам.
Салман ибн Самир сурово кивнул:
- Едем. Посмотрим, сколько в твоих словах правды, о бедствие из бедствий.
Расползавшиеся среди каменистых холмов шатры быстро погружались на дно ночи - пустыня уходила во тьму, словно и не горело только что красным небо на западе. За спиной над изломанным горизонтом еще тлело розовато-желтое, но тени всадников уже растекались чернилами.
