Расползавшиеся среди каменистых холмов шатры быстро погружались на дно ночи - пустыня уходила во тьму, словно и не горело только что красным небо на западе. За спиной над изломанным горизонтом еще тлело розовато-желтое, но тени всадников уже растекались чернилами.
В становище орали, голосили и жгли факелы. И костры. Над кострами вились высокие, остро пахнущие мясом дымы. Ревели от смертного ужаса верблюды.
- Эти незаконнорожденные режут наш скот... - тихо пробормотал Мутазз, сжимая в кулаке плеть.
Шейх мрачно харкнул, как рыкнул, и ткнул верблюда палкой. Тот, вихляясь, зашагал вниз по склону.
...Навстречу бежала целая толпа стонущих женщин. Паруся покрывалами, они семенили, переваливаясь, словно потешные нелетучие черно-белые птицы, которых Тарегово племя часто видело во льдах крайнего юга. Правда, среди топочущих фигур не мелькало белое - на них шла стая совершенно черных пингвинов.
- О шейх! О шейх! Они выкинули всех из твоего шатра, оооо!..
Тарег скользнул вниз с крупа Мутаззовой лошади. Тот, конечно, ничего не заметил.
Говорите, исправить содеянное, миледи? Да запросто...
...Шатер Салмана ибн Самира легко было узнать - именно там орала главная толпа. Бедуины что-то выменивали, совали в руки, пихали и волокли за локти верещащих детей. Ржали, вздергивали головы лошади. Палили высокие, щедрые - чужой ведь хворост - костры.
Толстый добротный тент бился под порывами ночного ветра, тканые узоры рябили в мельтешащих отблесках пламени, свет рассекали тени. Сидевший у растянутого полотнища человек кивал высокой чалмой. Растопыренная в локтях, большеголовая тень уродливо расползалась по втягивающемуся, хлопающему под порывами занавесу.
Под ногами хрустел щебень.
Вокруг чалмоносного стояли - шестеро в хороших атласных халатах. Не в панцирях. Судя по мятым частым складкам, даже кольчуг под роскошную блесткую ткань они не поддели. Даже шлемами не озаботились - так, кожаные колпаки, обмотанные от пекущего солнца тканью. Стояли вольно, блестели зубами в улыбках, поигрывали пальцами по рукоятям сабель. Двое опирались на длинные рубящие копья. Айяры, не гвардейцы.
И знамени - нет. Ничего нет - ни вымпела-рийа. Ни обычной при катибах прислуги - столик стоял, на столике ларец. И все. Но не было ни абаки, ни обычного сундука с бумагой, ни ящичков для чернил, ни чернильниц или каламов - ничего. Ни мальчишки, присыпающего песком свитки и плавящего сургуч, ни чтеца, ни писаря. А зачем, в самом-то деле, бедуины все равно ни читать, ни считать не умеют...
Предводитель сборщиков возвышался над гомоном - под ним топталась и кивала мордой высоченная коняга явно не ашшаритских кровей. Рядом, круп к крупу, держались еще двое - на хороших кохейланах в чеканных дорогущих налобниках. Кони всхрапывали, пускали с мундштуков пену, мотали пышными алыми кистями на трензелях. На выпуклых маленьких щитах медно отблескивало пламя костров. Все трое при длинных копьях - остро торчали парные гвозди вверху древка, трехгранные лезвия лоснились свежей смазкой.
Справа, видно, у шатров жен, над углями вертели жалко распяленную тушку козы. Вокруг угольев - там уже курился паром котел - склонялись и откидывали края покрывал женщины. Вокруг на корточках сидели и расслабленно болтали еще пятеро вооруженных чужаков. В халатах поплоше, в грязноватых черно-белых куфиях. Таглиб? Скорее всего, тоже айары. Эти были при джамбиях, копья небрежно полулежали на коновязи. На вооруженных мужчин восхищенно таращилась рваная полуголая детвора. Ну и на пятерых хороших гнедых они тоже заглядывались и радостно голосили, подлезая коням под брюхо.
Здоровенный вороной под главарем поддал задом и развернул тушу - толпа с придушенным визгом рванула в стороны, раздаваясь.
- Прочь, прочь, сыны шакалов! - разевая рот под пышными черными усами, пророкотал айяр.
Поднял копье, потряс. Кругом послышались причитания женщин.
С боков коняги длинно свисали ножищи в пыльных сандалиях - айяр сидел в седле без стремян. Эти вояки приехали к бедуинам по-бедуински - в невысоких седлах под тонкими попонками. А чего им снаряжаться, в самом-то деле? В стойбищах хорошей стали отродясь не водилось. Легким бедуинским дротиком и поцарапать-то сложно, особенно сквозь плотный гладкий атлас - соскользнет, не пробьет ткань. Ну, это если с ближнего расстояния не ткнуть. Но на ближнее расстояние бедуины не подходят - трусят. Как шакалы...
Здоровенный полог-гата за спиной чалмоносного еще раз хлопнул. Под ногами и копытами хрустел крупный твердый песок. И щебенка. В такую жесткую землю гата не закопаешь. И вязянками хвороста не привалишь - улетит с ночными бризом, все шесты повалит. В щебень полог вбивали острыми, коваными шпильками в три пяди длиной.
Гладкое - сколько раз брались за тебя сильные женские пальчики - железное кольцо на конце штыря приятно охладило пальцы. Через мгновение несколько освобожденных локтей ткани радостно вздулись, поднимая облачка пыли.
Наглые, уверенные в своей безнаказанности дурни стояли, вольготно расставив ножищи в гладких сапогах - как купчины на рынке. Мошонка вперед, спина расслаблена. Айяры при саблях и вовсе заложили ладони за пояс.
Одно плохо - сабля. Саблей Тарег владел плохо.
У ног пофыкала, задирая морду, здоровенная черная гончая. Вперилась набухшими, воспаленными до красных прожилок глазищами. Показала желтые, пахнущие падалью клыки. В голове прошелестело удушающе злобное:
Убей их, маленький сумеречник, убей их всех до единого, аф-аф-аф-ууууу...
- Всадники охраны - ваша забота, - строго предупредил собаку Тарег.
И ее сестричек. Салуги стояли, напряженно вытянув морды, принюхивались к растущему в воздухе запаху незапретной крови. Но покосились и зарычали - мол, поняли, поняли.
Забирать у людей последнее - нехорошо. Забирать последнее чужим именем - плохо. Забирать последнее, прикрываясь именем Всевышнего, - совсем никуда не годится.
С длинных боковых клыков текла слюна. Гончие Манат готовились к прыжку. Наступала ночь Хозяйки Судьбы - салуги готовились вкусить обильные жертвы.
Интересно, дурни-айяры хоть знают, что готовит неосторожному сегодняшняя темная, холодная ночь?.. Вряд ли. Иначе бы не вышли из-под защиты знаков, не приперлись в кочевье прямо в канун ночи освобождения тьмы и ярости древнего духа...
- Осторожнее надо быть... - вздохнул Тарег, приобнимая атласнохалатного детину за талию и отводя руку с тремя пядями острого железа.
Дробящий позвонки удар отозвался стоном оседающего человека.
