Ката была настолько ошеломлена, что прекратила сопротивление, поддалась мгновению, и мгновение получилось долгим.
Как сладок был этот поцелуй!
Как непохож на грубые ласки капитана!
Но как она могла? Одно дело, если бы ее соблазнил аристократ, и совсем другое — целоваться с каким-то первым попавшимся уличным мальчишкой!
Ката оттолкнула его и влепила ему пощечину.
— Да как ты смеешь! Грязный бродяга!
— Ката, неужели ты не узнаешь меня? Неужели ты и вправду меня не узнаешь?
Но мальчишке-вагану не удалось дождаться ответа. На крики девушки прибежал патруль. Синемундирники были пьяны, но очень сердиты и держали наготове заряженные мушкеты.
— Ваганы! Хватай их!
Юноша успел чмокнуть Кату на прощание и умчался в темноту — исчез, словно привидение.
Очень скоро Ката, промокшая и едва державшаяся на ногах, была укутана в теплый солдатский плащ, а стражник с жесткой соломенной бороденкой расспрашивал ее о том, что случилось.
А Ката не могла придумать, что ей отвечать.
«Ката, неужели ты не узнаешь меня?»
Но что она могла ответить?
Из кареты послышался стон, из окошка высунулась физиономия с окровавленным, красным, как у куклы, носом.
— Напали ваганы... — хрипло проговорил капитан. — Мы с этой дамой... с этой добропорядочной девицей... стали жертвами нападения ваганов.
Джем упал на мостовую. Он тяжело дышал. Дождь лил как из ведра.
Что он наделал? А что он мог поделать?
Когда он увидел Кату на площади, он уже тогда понял, что все кончено, что все кончено навсегда. Ее изменили, ее превратили в совсем другую девушку. О, все было безнадежно! Он всегда будет любить ее, но что он мог поделать, если она даже не узнала его? Что он мог поделать, когда его ожидали такие страшные испытания?
Горела щека, по которой ударила Ката.
— Ох, Радж, — простонал Джем. Но Раджа рядом не было.
Надо было отправляться на поиски друга. Но тут Джем услышал неподалеку крики приближавшихся синемундирников. Неподалеку стояло несколько телег.
Джем стремглав бросился к ближайшей из них.
— Ну, знаете ли, молодой человек...
— Ну, что?!
Утренний свет струился в окна гостиничного номера, в котором царил ужасный беспорядок. По ковру тут и там валялись игральные карты, бумажки, грязные носовые платки, полный ночной горшок. На столе стояли захватанные жирными пальцами стаканы, обивка на диване была вся заляпана, а на неприбранной кровати валялся молодой человек со спущенными штанами, голый до пояса. От его подмышек распространялся стойкий запах пота, мятые простыни на кровати были перепачканы подливкой, вином... да мало ли чем еще!
Аптекарь с отвращением смотрел на своего пациента. Насколько приятнее было лечить дам! Аптекарь никак не мог понять, почему молодой человек знатного рода мог жить в такой грязи. Именно этого молодого человека он видел впервые, но такой тип молодых людей был ему хорошо знаком. Этот пациент был хорош собой — то есть хорош вообще, но не сейчас, с распухшим до чудовищных размеров носом. На голове у молодого человека красовался черный парик, черные усы были напомажены до лакового блеска (между прочим, одного уса недоставало, а парик съехал набок, и стали видны рыжие кудряшки). Вообще-то профессионал такого уровня, как наш аптекарь, мог бы счесть оскорбительным для себя вызов в такую неряшливую обстановку. И притом — в такое время! Ведь он собирался лечь спать! Только-только закончился бал, где у аптекаря было немало работы: ему пришлось выхаживать дам, у которых от духоты случились обмороки.
Он снова обратился к пациенту:
— Молодой человек, я сказал вам о том, что вам нечего надеяться на скорое выздоровление, если вы намерены позавтракать этим!
— Проклятие! Да что тут такого-то, не пойму! — проворчал молодой человек, со стоном откинулся на подушки, снова приподнялся и хорошенько отпил из пивной кружки.
Но и это у него толком не получилось. Он захлебнулся, закашлялся, залил пеной рубаху, отшвырнул кружку, и та, ударившись о стену, разбилась.
Парик сполз окончательно. Полыхнули огнем рыжие кудри Полти.
Скорчив гримасу, он отклеил второй ус.
— Проклятие, что за... — послышался чей-то голос, и из-за спинки дивана показалась голова второго молодого человека. Ну, этого-то аптекарь знал преотлично. Это был господин Жак Бергроув. Этот тоже явно был не в форме.
— Аптекарь! — крикнул капитан. — От тебя никакого толку! Где мой холодный компресс? Боб! Боб!
Аптекарь брезгливо поджал губы. К счастью, из-за ширмы в дальнем углу номера вышел долговязый молодой человек в форме адъютанта — тот самый, которого капитан называл Бобом. За ширмой он занимался тем, что пытался отстирать от крови носовые платки капитана.
Аптекарь едва удержался от улыбки. Забавно. У всех троих молодых людей — одинаковые травмы. Но судя по всему, заботиться здесь следовало исключительно о капитане...
Видимо, он пользовался влиянием в этой компании.
— Иду, Полти...
— Фоксбейн! — прикрикнул на него капитан. Фоксбейн? Аптекарь нахмурился.
— Проклятие! — выругался долговязый, уронив мокрый платок на пол. — Любезный аптекарь, скажите, он поправится? — спросил он, наложив на переносицу Фоксбейна-Полти компресс.
Аптекарь взял себя в руки и поскреб подбородок.
— Ваш друг... — Он указал на кровать. — Ваш, так сказать, капитан...
— Фоксбейн, — с готовностью подсказал Боб.
Аптекарь вздрогнул.
Кто же он? Сынок или племянник того мерзопакостного старикашки? Ну да, он ведь сразу заметил что-то такое знакомое... Но только теперь он увидел в углу вешалку для париков, а на ней — высоченный парик...
А из дверцы открытого буфета торчали какие-то яркие тряпки. Не такого ли цвета камзол был на мерзопакостном старикашке?
Аптекарю бы стоило вспомнить о чувстве собственного достоинства и удалиться, но он этого не сделал. Отвращение боролось в нем с алчностью, и алчность легко победила. Он с улыбкой открыл медицинский саквояж и стал раскладывать сверкающие инструменты.
Полти стонал, а порой даже рычал. Он был зол, ужасно зол. Что за ночка выпала на его долю! Треклятый ваган! Надо же — с такой силой заехал ему по носу своим грязным кулаком! Если бы нос не болел так дико, Полти бы сам отправился в ваганский лагерь и выместил там свою злобу. Он скрипел зубами и, закрывая глаза, представлял, как мстит ненавистным ваганам. Теперь он только страдал от боли. Ваганы? Подумаешь! Не стоило тратить чувства и время на этих недолюдей. Ведь он обо всем доложил. Он знал, что его донесение произвело впечатление орудийного залпа. Бараль, главнокомандующий варбийским и голлухским гарнизонами, отдал приказ о новых налетах на ваганские лагеря. Вчерашний налет был только прелюдией, и сейчас лагерь уже превращен в дымящиеся руины. Те ваганы, которым чудом удалось уцелеть, разбежались.
