Взгляд прикипел к скале, видневшейся сквозь зелень — недоброе предчувствие обожгло солнечное сплетение.
На вершине высокой белой, как древняя кость, скалы копошились людишки. Я подался вперед — среди пестрой толпы мелькнули червонным золотом роскошные рыжие волосы.
Сандра?
А затем вспыхнуло пламя у её ног — и я сорвался вперёд, к той скале, моля огонь остановиться, оборачиваясь в полёте, теряя на оборот и ускорение слишком много чии.
Я летел, уже понимая, что это ловушка.
Весь мой план по спасению моей яни летел в бездну, я безнадежно опаздывал — пламя в ногах жалось к скале, сбитое ветром, но он же его раздувал. А навстречу мне неслись выпущенные из людских орудий сгустки жгущейся смерти.
Дракону они почти не страшны, но их было слишком много. Я несся сквозь плотное облако, изворачивался в полете, пропускал сгустки огня сквозь дымку тела, и сам трансформируясь почти до состояния дыма.
Уничтожу всех!!
На подлете я выпил горевшее у ног моей яни пламя, и обрушил шквал из него справа и слева от девушки с ослепительно рыжими волосами. Я разметал, поломал и пожёг и людей, посмевших на неё посягнуть, и их смертоносное оружие. А затем я схватил пастью Сандру вместе со столбом, к которому её приковали.
Но оружия у людей было много, стрелковыми муравьями они изгрызли скалу, их были тысячи и на место убитых, из нор выползали всё новые. И продолжали жалить и рвать тело обжигающими кусками металла, сгустками огня. Их оружие было чуждо нашей магии, но умело убивать не хуже.
А я стал уязвимым — стоило им попасть мне в голову, которую я теперь не мог рассеивать из-за Сандры в пасти, и мы оба мгновенно погибнем. Да и плеваться огнем я больше не мог. И мерзкие людишки быстро это поняли. Пришлось биться всем телом в стены этой скальной крепости, ломая и уничтожая последний оплот агрессивных букашек, называвших себя венцом природы. Я бил хвостом и крыльями, наделяя их наивысшей плотностью на краткий миг удара, рвал и разбрасывал лапами.
Но силы таяли. Я был измотан ещё полётом сюда, а этот навязанный бой отнимал остатки энергии. Регенерация, изменение тела, стремительный полет и кульбиты в воздухе. И ярость.
Слепящая ярость выжигала меня дотла.
Я всё-таки перебил их всех. Ничего живого, ничего похожего на укрытие или оружие вокруг не осталось. Но и я свалился под скалой — сил не было даже измениться, лишь подлечил последними крохами чии мою бедную яни. И отпустил.
Синие глаза, полные слёз, растворились в синем небе.
А затем оно посерело.
Наполнилось душным дыханием смерти.
— Как жаль, что я больше тебя не увижу… — голос, такой родной и близкий, но не мой.
Он заставляет меня встрепенуться. Серый мир устремляется навстречу. Хмурое небо со всех сторон. И не мое сожаление. Не только лишь моё…
— Незабудка?
— Кор! Ты жив! О-ох, — такой грустный вздох, что сердце обливается кровью. Я уже чувствую, что не так, но верить не хочу. Даже когда она говорит: — Ты скоро получишь свою свободу.
В ней нет ни капли страха. Она словно оцепенела от удивления, от дикой несправедливости, и просто падает вниз.
Зато меня едва не разрывает в клочья от ужаса — потерять её снова! Но вместе с этим ужасом вливается в меня понимание: я ведь видел только что, как ей спастись. Я последним усилием воли выгружаю в её сознание всё, что узнал из последнего кошмара.
— Ты — дымка, — шепчу её губами. — Ты — легче воздуха. Лети!
Но с этим знанием, с этим призывом я отдаю все силы. Последние крохи того, что древний Заррх называл чии, я, его дальний потомок, снова отдал ей — своей яни. Той, кого искал всю жизнь. Долгую жизнь Заррха, и короткую словно вспышка — мою.
Я открыл свои глаза, щурясь от рези в них.
Так и есть. Дурманхан сумел выманить меня из комнаты, где пытался я застрять, ожидая подмогу. Я пришел к нему сам. Стены "норы" тускло светились багровым.
В красном сумраке жадно копошились надо мной множество призрачных хелицер кровавого паука. Тихий шорох хитиновых лапок по камню и сухим костям оглушал океанским прибоем. В фасетчатых глазах твари зияли тысячи смертей, и каждая из них ввинчивалась в мой лишенный защиты мозг, доедая уже жизненную силу, чтобы добавить к груде древних костей ещё пару сотен свежих.
— Ты — дымка. Дымка. Лети-и… — шелестело в ушах сквозь свист воздуха.
Или это шептала я?
— Я дымка. Дымка. Я серое небо. Я часть этого кипучего облака, — бормотала я, раскинув руки и ноги, едва дыша из-за бьющего в лицо встречного ветра, не понимая толком, что пытаюсь сделать. Мысль сбивалась. В голове вспыхивали незнакомые картины и образы. Чужой лес, острые белые скалы. Кровь и огонь. Мёртвый дракон. Ну, хоть от ужаса падения отвлекают. Что не отменяет его результата…
И желания жить.
— Лети!
Я не знаю, что случилось. Что-то странное — с моими руками, их едва не вырвало из плечных суставов, но меня резко рвануло вверх. Или просто остановило. И я заболталась во влажном воздухе, словно схваченный за шкирку котёнок. Немного придя в себя, поняла, что всё ещё падаю, но как-то медленно, да ещё и вперед плыву, планирую, словно птица на…
На крыльях?!
Я попыталась рассмотреть свои руки, но стоило мне ими пошевелить, как вернулась боль в плечах, а меня замотало из стороны в сторону, периодически проваливая вниз. Я затрепыхалась подбитым пеликаном, руки корёжило и ломало. Или правильно сказать о них: "крылья"? Кожистая перепонка, растянутая между неестественно удлиненными пальцами и телом, местами утыканная нелепыми цветными перьями, торчащими в разные стороны, — она, трепеща, то вибрировала от натяжения, то провисала тряпкой, когда рука-крыло подламывались, то снова надувалась, резко меняя направление полёта. Меня кувыркало и болтало до тошноты.
Я бы решила, что умудрилась попасть в бред-транс, но разве в бреду может быть так больно? Каждый кульбит, каждый выверт руки-крыла отдавал дикой болью, и вскоре мне казалось, что в теле ни одной целой кости не осталось.
А тут ещё рядом промелькнул острый пик скалы. Я дёрнулась, пытаясь увернуться, не зацепить её, но наличие крыльев — птицей не делает. Пара неловких движений, и я со всего маху влепилась в ту самую скалу, которой пыталась избежать. Или правильно думать — излететь?
Хорошо, хоть ниже острого пика.
Саданувшись сначала правым плечом, а потом добив правое бедро и колено, я попыталась, забыв о боли, ухватиться за уступы и неровности, но заррховы крылья — те ещё хваталки. Зубами цепляться мешал нос, его, боюсь, я истерла в кровь, пока сползала вниз. Его и подбородок. И зубы, наверное, тоже.
Крылатые! Ну сколько можно-то?
Всё тело саднило, порой вспыхивая болью до звона в ушах. Я сползала вниз по немного покатой скале, и снова — снова! — как в дурном кошмаре, набирала скорость. Куда медленнее, чем в начале полёта, но не менее неумолимо, и обидно до зайчиков в глазах. Хотя зайчики — это от боли.
Может покричать наконец-то?
Может кто-то летающий спасет ценные гены?
Я вздохнула, набирая воздух для крика, но тут моя нога, ударившись ступней в скальный выступ, подвернулась с новой, особенно сиятельной вспышкой боли, я коротко вякнула и, завалившись набок, всем телом шкваркнулась на скалу. Локоть, на который упала, похоже в щепки, тело, полное боли — в отбивную, и…
Наконец-то меня настиг страх.
Словно до сих пор он летел-сползал за мной следом, а сейчас догнал, и угнездился в голове, вытесняя любые мысли, и даже боль.
И даже сознание…
Надолго ли, не знаю, — но открыла глаза я в душной кровавой темноте. Слабость такая, словно меня выжали в стакан вместо спелого харуманиса. Рядом копошится что-то жуткое, тускло взблескивающее алым.
Боли нет, но и сомнений в том, что я умираю, — тоже.
О… умираю?
