Да какого Заррха?!
Клянусь крыльями, мне надоело это просто зверски!
Здоровая злость освежила, будто я пригоршню ключевой воды в лицо плеснула, смыв липкую паутину бессилия.
— Что происходит тут? И где вообще это — "тут"?
— В подземелье под Старлайном, — произнесли мои губы так хрипло, что я содрогнулась. Попыталась, вернее, но тело больше не ощущалось моим. — Незабудка?! — а вот радость я ощутила как свою.
Хотя, может это и была моя радость — от озарения, что я с Корвином, снова влезла к нему в голову. И он жив, хоть, кажется, и собирался помереть.
Да только кто ж ему позволит?!
Глава 25. Просто невозможен
— Ты жива! — облегчение в голосе Корвина согрело моё израненное… хм.
А жива ли?
— Скорее да, чем нет, — ответила я задумчиво, пытаясь припомнить, насколько совместимы мои раны, полученные в бодро-кульбитном полёте, и не сорвусь ли я со скалы, на которую прилегла отдохнуть, прежде чем отключилась от боли. Так сказать, достигла ли я полного дна пропасти, или ещё есть куда падать.
Судя по тому, как я радуюсь Корвину, — я на самом что ни на есть дне. Немного ниже плинтуса. Э-эй! Кассандра! Прекрати таять и млеть. И вообще соберись. Он тут вроде помирать собирался, вот и не мешай.
Трезвые и грустные, и даже подлые мыслишки вообще не помогли погасить радость. Ну и ладно.
— Что тут у тебя происходит? — я попыталась осмотреться, и Корвин повертел головой для меня. Поморгал. Картинка не изменилась.
Кромешная тьма. Ни малейшего источника света.
— Странно, но, похоже, ничего, — теперь губы Корвина говорили за него самого. А я поймала себя на воспоминании о другой тьме. Тьме, полной нежных и страстных прикосновений.
Только не открывай глаза-а…
Интересно, Кор смутится за меня? А как он это сделает? У него запылают уши? Порозовеют щёчки?
Корвин приподнялся на локтях, затем вообще медленно встал. Тихо хмыкнул.
Читает мои мысли? Ай, нехороший дракон.
— Ты просто слишком громко думаешь.
Я, мысленно куснув губу, передумала смущаться. Куда интереснее казалось смутить Корвина:
— И что ты думаешь о моих м-мыслях? — я растянула его губы в лукавой усмешке. Или это он сам?
— Ничего, — он действительно тихо рассмеялся. Крылатые, какой у него приятный смех! — Но уши мои уже пылают.
— Да-а-а? — насторожилась я. — А почему я не ощущаю?
— Не знаю. Может, стоит их потррогать?
Меня тут же утопило в картине, начавшейся с прикосновения к самому чувствительному на моем теле месте. Я даже не знаю, чей это сорвался с уст Корвина стон. И кто из нас двоих прикусил нижнюю губу.
— Ты моё безумие…
И чьи это были слова, я тоже не представляю.
Чтобы не потерять себя окончательно, я из последних моральных сил, постаралась думать о другом, и тут заметила красный отсвет, довольно далеко от нас. Внизу. Похоже у самого пола. Тусклый, еле уловимый, но в чернильной темноте подземелья он притягивал зрение сильнее блеска драгоценных камней.
Мне показалось, что Корвин тоже заметил свечение. Но при этом он прошептал что-то настолько порочное, что у меня… — или у нас? — мигом закружилась голова.
Ты просто невозможен, мой дрракон…
— О-о, как же мне нужны твои губы… все-е. Всё твоё тело, я хочу всё твоё тело. Чтобы ты горела в моих руках, теряя способность мыслить. Жажду пить твои стоны, пылать твоей страстью, стать с тобой одним целым, моя Незабудка…
Его слова просто сводят с ума.
— Да-а-а, — выдыхаю его устами, разгораясь без тела, почти растворяясь в его рваном дыхании. Поймав ладонь, прикусываю что есть силы, чтобы не закричать. Немыслимое, неправильное, дикое удовольствие гуляет по разделенному на двоих телу.
— Ты моё безумие, — хочу рассказать ему я, но прикушенная ладонь превращает все слова в протяжный прерывистый стон.
Что ты делаешь, Касс? — тревожная мысль вьется молью рядом со мной, но выгорает — ей не прорваться сквозь стену страсти.
А красные блики в тёмном углу становятся ярче.
Я чувствую дикий голод, но не знаю, чей это голод: мой? Корвина? или чего-то чуждого нам, непостижимого и… несчастного?..
Мир становится алым, шепчет голодно: "Ещё-ещё, как вкусссно", — обволакивает тонкими нитями, облизывает скользким холодным языком.
"Моё, сладкое-ее, да-аай" — свистящий шёпот, тонкий звон натянутых струн.
— Кор, что это? — силюсь спросить я, но иным словам кроме слов любви нет места в этой сияющей кровью темноте. — Да остановись же!
Но мой невозможный дракон уже не слышит меня, моих мыслей. Им владеет безумие, и мне становится страшно. Страстно и страшно. Дикий коктейль.
Теплая капля разбивается о плечо, вторая летит мимо, хлюпает где-то внизу.
…И всё приходит в движение. Нити натягиваются, но не рвутся, на скользкий язык, кажется, Кор наступает ногой. "Что-то чуждое", только что пускавшее слюнки на наши эмоции, дико надсадно кричит, оглушая, но Корвин выбросив руки вверх и немного назад… поймал.
Алчного духа?
Дурманхана?
Диковинная тварь в свете зажженного над ухом Корвина огонька (ух, ты, он ещё и с огнем управляется!) слезливо щурится, судорожно дёргает плененным языком, топорщит тонкие нити вибрисс, кончики которых словно прикипели к нашему с Корвином телу.
У твари четыре красных глаза и пара небольших трехветвенных рожек над прижатыми к голове ушами, в остальном она — точная копия моей детской игрушки. Только, кажется, её знатно изваляли в грязи. Очень длинный енот, полосатый, с когда-то белым брюхом. Длинный во всём — носяра с полтуловища, туловище, которое при желании можно завязать узлом, гибкий хвост такой же длины нервно хлещет из стороны в сторону, извивается змейкой. И язык.
Безумно длинный язык.
Маленькая я когда-то скручивала его в рулончик, заклинивая в пасти, и хвасталась няне Тин: "Лянь, как он мозет". Это был её подарок. Любимая игрушка. Я вернула её няне, когда та умерла. Моё детство этим закончилось, и в игрушки я больше не играла.
Откуда здесь взялся этот зверь из детства?
Корвин тем временем плавно опустил одну руку, но второй так сжал горло несчастного енота, что глаза на острой морде выпучились, и стало видно, что красные у него только радужки, а сами яблоки глаз обычные белые, с тонкой сеткой жилок.
Кстати… их только два?
И куда делись рога?
— Эй, ты что делаешь?! — увлеченная разглядыванием пойманного чуда, я чуть не пропустила момент, когда Кор замахнулся для удара.
Замахнулся рукой с кинжалом.
Явно непростым — в свете магического огня блеснули вырезанные на лезвии символы. От шока, не иначе, я даже сумела перехватить управление чужими мышцами, остановив кинжал. А рука, сжатая на горле енота, хоть и не разжималась вроде, но он стал вдруг каким-то размытым и струйкой дыма выскользнул из пальцев. Те тут же стиснулись в кулак, но поймали лишь воздух. Даже прижатый ногой язык исчез, и только обрывки нитей-вибрисс свисали с тела Корвина, легонько трепеща, то тут, то там.
— Это ты что творишь?! — возмутился дракон, мельком оглядев себя и бросаясь к дыре в стене, из которой не так давно отсвечивало красным.
— Ты хотел его убить! — обличительный тон мне удался, несмотря на лёгкое смущение. Из-за меня сбежал очень опасный алчный дух. Якобы, очень опасный, но крылатые — свидетели! — он совсем не похож на жуткую тварь, глядевшую на меня с иллюстраций в Энциклопедии монстров.
— Зарраза, Незабудка, упустить такой шанс уничтожить кошмар этого города, — ругался Корвин, шаря в дыре-норе сбежавшего дурманхана. — Мне же почти удалось, а ты… а теперь он на страсть больше не купится.
Что-что? Не купится на страсть? — будь здесь моё тело, я бы точно его укусила.
То есть вот эти все уси-пуси, хочу-все-твои-губы-и-прочие-потроха — были просто, чтобы поймать несчастного монстра? Ах, ты мерсский драконище!
