— Дело не в смысле жизни, и не в горбуне, ты просто перегорел. Не вовремя, до чего же не вовремя… я должен буду принять меры, так что извини.
— Мне все равно.
На песке остаются следы, но достаточно провести рукой, и следы исчезают… похоже на жизнь.
Место Вальрика в столовой было занято. Как-то он привык садиться в самом дальнем углу, да и к тому, что желающих сесть рядом не находилось, поэтому и удивился.
— Да ты давай, садись, — Шрам любезно подвинулся. — Поговорим.
— О чем?
Вальрик сел, установившееся внутри мутное спокойствие слегка покачнулось, но… ненависть — часть жизни, тем, кто собирается уйти, не должно обращать внимание на подобные эмоции.
— О чем-нибудь, — Шрам улыбнулся, и спаянная рубцом губа некрасиво задралась, обнажая клык. Зубы у Шрама желтоватые, неровные, на щеках темная щетина, кадык нервно подрагивает. — Можно о погоде. Или о бабах… ты извини, что так получилось, я ж не хотел.
Солонка. Вилка. Тарелка. Едва заметная трещина на белом круге, если сосредоточится на деталях, для ненависти не останется места. Шрам сжимает вилку в кулаке, тонкие пальцы, квадратные ногти с темной каймой грязи, родимое пятно под косточкой мизинца.
— Кто ж знал, что так повернется, да и сама в петлю полезла. Я ж к ней сначала нормально, по-человечески, а она брыкаться. — Шрам вздохнул. — Ну а я ж человек вспыльчивый, вот и поучил маленько. Ты уж извини, если б знал, чем повернется, постарался б поласковее.
Вдох-выдох. Не отвлекаться. Дышать. Ровно. По счету. Главное, не соскользнуть: убить Шрама здесь не получится, значит… значит нужно выждать момент и убить его в другом месте, чтобы наверняка. С трудом завоеванное спокойствие расползалось гнилой тканью.
— Что-то ты побледнел, дружище. Переживаешь? — Шрам сочувственно похлопал по плечу. — Брось, была эта, будет другая… один хрен, а нервы беречь советую, иначе недолго протянешь. Ихор, конечно, надеется, что ты в этом сезоне победителем выйдешь, только зря, я уже третий год приз беру и уступать не собираюсь, особенно тебе.
Выдох затянулся. Легкие горят, требуя воздуха, но боль отрезвляет, помогает удержаться в сознании и Вальрик терпит.
— Так что ты постепенно привыкай к мысли о смерти. Хотя, кажется, ты уже привык. Ну да все равно удачи!
— Ну, с возвращением, — Ихор протянул саблю. — Пришел в себя?
Вальрик кивнул. Пришел, если, конечно, случившееся можно назвать возвращением. Был бы выбор, он бы остался в прежнем состоянии покоя, но здесь никому не было дела до его желаний. Клинки новые, отполированные до блеска, с перевитой кожаным шнуром рукоятью, которая удобно ложилась в руку. Почти подарок, но прежде, чем воспользоваться этим подарком, Вальрику нужно было выяснить одну деталь.
— Шрам с твоей подачи подошел?
К чести Ихора отнекиваться и отпираться он не стал.
— Тебе нужна была встряска. Пойми, все эти мысли о смерти не твои, это Морг так думает. Или слабак у которого не хватает духу идти дальше. Проще сказать, что жизнь лишена смысла, а значит, и стремится не к чему. Со временем ты бы сам все понял, но времени нет, поэтому, извини, но мне пришлось.
И снова не врет. Хотя значение правды во многом переоценили. Толку от нее.
— Я его ненавижу.
— Вот и держись за эту ненависть, — посоветовал Ихор. — Если, конечно, собираешься выжить. Или хотя бы отомстить. Помнишь, я тебе говорил о подходящем случае? Так вот, он у тебя будет. В Играх участвуют четыре Департамента, но победитель только один, трижды это был Шрам. Хочешь убить? Дойди до финала и шанс появится.
— А если его убьют раньше?
Ихор пожал плечами, и пугливый отблеск электрического света скользнул по влажной от пота коже.
— Значит, не судьба. Но ведь ты не собираешься отступать из-за такой малости? Мастер Фельче просил передать, что уважает твое желание и подождет…
Клинок с тонким свистом рассек воздух.
— Спасибо.
— Да не за что, — Ихор поправил повязку и, прочертил в воздухе сложную фигуру, указал на арену. — Но если ты пришел в себя, то может потратишь оставшееся время с толком? В технике Шрама есть несколько слабых моментов…
Фома.
Фома не понимал, зачем и кому нужно его дальнейшее присутствие в Хельмсдорфе. К Коннован его все равно не пускали, в остальном да-ори с такой старательностью избегали его общества, что поневоле складывалось впечатление, что присутствие человека для них оскорбительно. Его существование ограничивалось стенами комнаты и другими — внутреннего двора. Правда, во двор Фома старался выходить как можно реже, чтобы не попадаться на глаза хозяевам замка. Да и холодный, несмотря на весну, горный воздух вызывал приступы кашля.
Сегодняшний вечер начался с хрустальных звонких сумерек, рассыпавших по двору длинные тени. Горные вершины выглядели расплывчатыми бело-голубыми пятнами на фоне стремительно чернеющего неба. Внизу, наверное, совсем тепло, апрельское солнце вылизало последние лужи. Земля, распарившись, выпустила на волю зеленые ростки молодой травы… Ярви скучает. Фоме хотелось, чтобы она скучала и ждала. И чтобы Михель, как и обещал, приглядел за нею, не допустил беды. А еще, чтоб закончилось непонятное ожидание и его, наконец, отпустили.
Темнота сгущалась, радуя глаз крупными яркими звездами, тонкий серп луны и мягкий успокаивающий свет. Отчего-то теперь ночью Фома ощущал себя не в пример спокойнее, чем днем, хоть и вероятность встречи с обитателями Хельмсдорфа возрастала. Дверь, слабо заскрипев, открылась, а шаги не слышны, они вообще двигаются очень тихо, как кошки в погребе. Мика или Рубеус? Впрочем, встречаться не хотелось ни с кем.
— На звезды любуешься?
Все-таки Рубеус. Ответа не дождался.
— Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что связывает тебя и Коннован, но вижу, что к твоим советам она прислушивается.
— Она жива?
— Пока да. И будет жить, если ты поможешь. — Рубеус стоит, скрестив руки на груди. Властный. Разучился разговаривать, хотя и раньше не умел. Ну да, зачем и о чем Хранителю говорить с человеком, когда достаточно приказать.
— Бой не закончен, пока она не признала проигрыш, вслух и в присутствии секундантов.
— А если нет?
— Тогда мне придется ее убить. И тебя тоже.
— И убьешь?
Рубеус не ответил, молча развернулся и ушел в дом. Нет, все-таки человеком быть проще… смерти Фома не боялся, просто… было в предложении Хранителя что-то от предательства. Зато с Конни разрешили встретиться, разговор вышел короткий, мятый и бестолковый, Фома пытался найти слова, чтобы объяснить то, чего сам не понимал.
