Он постоял еще немного и осторожно двинулся дальше по светлому, пахнущему хлоркой, коридору. Этот коридор совсем не походил на подземные тоннели. Стены его были выкрашены на уровень человеческого роста в нежно-зеленый цвет, а выше - оштукатурены. Коричневая плитка на полу влажно блестела от недавнего мытья. По потолку тянулись длинные лампы, испускавшие рассеянный, подрагивающий свет. От него глаза Чухони, привыкшие к полной темноте, чесались и слезились.
В лазарете было безлюдно. Гоблин со своими дружками, занимавшими одну из двух палат, оказались единственными пациентами Глистера. Странно, что именно Глистерман хозяйничал в лазарете. Как бы ни был далек Чухонь от дел своей Фратрии, он знал: уже не один десяток лет Братство лечил старый целитель – лобастый и неразговорчивый Хмур. Уж Хмур, наверное, не стал бы столько дней держать лоботрясов в больнице, изводя на них казенные харчи. Да и пользовался целитель, в отличие от толстяка, не бинтами с зеленкой, а руками. Раны склеивал, переломы сращивал – поругивался, бормотал что-то под нос, и все проходило. Когда Чухонь был совсем мелким, Хмур лечил ему разбитый лоб. Поводил своей ручищей над головой, и кровь свернулась. Подул – боль прошла. Послюнявил – ничего не осталось. Даже шрама.
Но хорошо, что Глистер не брезговал лекарствами. Будь он целителем, Чухонь не нашел бы у него ни бинтов, ни спирта, ни зеленки с йодом. Грибы оказались настоящей медицинской энциклопедией. Малой объяснил, что нужно взять, и, как этим добром пользоваться. В прошлый раз уже через полчаса Чухонь вернулся к ослабевшей крысе с горой противно пахнущих лекарств, и под глумливую диктовку детей Синей Грибницы сделал перевязку. Даже обезболивающее вколол. От воспоминания об этом у него до сих пор пробегал между лопаток неприятный холодок.
Вот только крыса оказалась слишком большой. Уже на следующий день стало ясно – придется совершить еще один набег на склад Глистера, пополнить запасы бинта и де-зи-фе-ци-ру-ю-щих средств. Чухонь страшно гордился, что научился выговаривать это слово. Он бросил последний взгляд на пустой коридор и нырнул в уже знакомую каморку.
Здесь запах лекарств был еще острее, но Чухонь научился не обращать на него внимания. Портянки Гоблина и не так воняют. Он огляделся, стянул с полки сероватую наволочку и прошел дальше, где пылились аккуратные горки картонных коробочек и бумажных хрустящих свертков. Выбрал уже знакомые упаковки и, не стесняясь, сгреб их рукавом в подставленный мешок. Решил брать столько, сколько сможет унести. Чтобы третий раз не ходить.
Времени на набеги в лазарет у него теперь совсем не осталось. Кроме того, что приходилось выхаживать крысу – на бестолковые грибы надеется не имело смысла, им бы только песни горланить – Чухонь упорно исследовал систему колодцев, в которых шуршали грызуны-людоеды.
Система, надо сказать, была отстроена на совесть. Из каждого стакана вел узкий коридор, вход в который крысам преграждали недавно смонтированные заслонки – металлические двери, отползавшие вверх, благодаря спрятанному в стенах механизму. Даже если сломать парочку, в возможности чего Чухонь сильно сомневался, то остальные триста шестьдесят с лишним каменных мешком все равно в нужный момент по команде Глухого выплюнут полчища крыс, и те помчаться на поверхность, а заодно - и к Большой Арене.
От мысли, что в самый разгар Чемпионата в гулкие помещения заброшенной подземной автостоянки, переделанной братьями под место состязаний, хлынут зубастые убийцы, у Чухони начинало ныть в животе. На обычных людей ему было по крупному счету плевать. Ну, заболеют и заболеют. Спустятся, в конце концов, ниже уровня моря и будут жить припеваючи. Места всем хватит. А вот срыв Чемпионата казался ему чудовищным преступлением. Хуже всего, что могли погибнуть шерстоканы. Конечно, все они чемпионы и способны одним усом уложить с десяток крыс, но против прожорливой зубастой армии не устоят даже они.
Перекинув отяжелевшую наволочку через плечо, Чухонь шагнул к выходу из тесного склада. Хорошо, что тут ничего не охраняется – ходи, бери, сколько надо. Он приоткрыл дверь и чуть не прикусил язык от неожиданности. В коридоре, рядом с коморкой, брезгливо морща нос-пампушку, стоял Глистер. За его спиной ухмылялся Гоблин со своими верными оруженосцами.
- И чем мы тут занимаемся, молодой человек? – ласково спросил Глистерман, лениво растягивая гласные.
Глава 14
Тим мрачно молчал. Всю дорогу от поляны, где остались совещаться крыланы, до моря, он не проронил ни слова. Дулся. Даже, когда навстречу из-за ветвей разросшийся пихты показались Гриша с Аней, сын Лунной Кошки еще изображал из себя пациента психоневрологического диспансера с диагнозом «аутизм». Едва взглянув на него, Гриша ядовито ухмыльнулся:
- Похоже, малышню попросили держаться подальше от серьезных дел?
- Они бояться, что я могу навредить. – Осторожно ответила Женя.
- Если только себе, - Пожал плечами крылан. – Ты же ничего не умеешь!
- Эта малышня, Гриш, дважды от крысюков отбилась! – Мягко напомнила Аня.
Ее друг немедленно помрачнел. Похоже, девушка наступила на больную мозоль. Что не удивительно. Тихая, уютная жизнь на берегу Черного моря, наверняка, навевала на молодежь Людей ветра тоску по опасным приключениям.
- Что ты собираешься делать? – Спросила Аня, внимательно глядя Жене в глаза.
- Она собирается проходить посвящение на Утесе Света, - Ответил вместо нее низкий с легкой хрипотцой голос.
Друзья резко оглянулись.
На желтой дорожке, в тени пихт и цветущих кустов стояла Графиня. Она величественно приблизилась к Жене и приподняла сгибом сухого пальца ее подбородок.
- Я ведь не ошиблась, маленькая кошка?
- Нет!
- Сегодня ночью ветер будет дуть с берега. Это лучшее время, чтобы пройти посвящение. Фибры сами оторвут твои ноги от Утеса. У тебя есть целый день, чтобы научиться летать.
- Корина Семеновна, он даже не видит их. – Хмуро заметил Гриша.
- Сделай так, чтобы видела. Ты и твоя подруга. Научите ее. Времени предостаточно. Сегодня ночью я буду ждать вас у себя, а сейчас пойду - вернусь к этим самовлюбленным слепцам. К сожалению, взрослые нашей фратрии не хотят видеть очевидного…
Она развернулась и, не слушая возражений молодых крыланов, поплыла вверх по аллее. Если не обращать внимания на волну седых, с голубым отливом волос, то казалось, что среди цветов идет молодая женщина. Стройная и легкая.
- Кто она? – Решил заговорить Тим.
- Кора. Мать Марата. - Аня все еще смотрела вслед Графини. – Его отец, ее муж, тоже был Главой Фртарии. Погиб во время Межклановой войны. Она никогда не вмешивается в дела своего сына, но всегда готова исправить его ошибки. Так говорит Ясмин.
