– Не очень, если честно. Вообще то, что произошло там, на площади меня сильно озадачило.
– Меня тоже. Командор говорил какие-то непривычные вещи. Чудные даже.
– Но мне они понравились. По крайней мере, возвращаться к барону Станису мне не хочется.
– Да, эта свинья заслуживает в лучшем случае ножа в живот. А в худшем…
– Валли, не стоит. – Прервал его брат. – Нас могут услышать.
– И что с того? Если командор нам не врал, то теперь все поменяется.
– Врал он или нет, я не знаю. Но лучше лишнего не болтать. Кто его знает, как все повернется. – Задумчиво произнес старший брат десятника и уставился на играющие огоньки в очаге. – Не все согласятся с предложенным командором укладом. Не все.
– Конечно не все. Бароны так и вообще – за оружие схватятся.
– И придут к нам.
– И мы их встретим. Крепко встретим.
– Так где мы, а где бароны с их дружинами?
– Мы остановили своими руками несколько атак порождений тьмы, которые гнали эти хваленые дружины как малых детей. – Валли смотрел на брата твердым и решительным взглядом. – Мы остановили. И этих сомнем. А все почему? Потому что прав командор. Я не большого ума и не понимаю многого из того, что он нам рассказывал, но я верю ему. Верю, ты понимаешь?
– Понимаю, брат, понимаю. Да и как тут не понять, ведь никто и не слышал о том, чтобы владетельный господин так пекся о своих подданных. – И чуть подумав, добавил. – Чудные времена настали. Как бы чего не произошло…
Прошел месяц с того момента, как барон Грифингара и командор Серых стражей Ферелдена Дален Амелл провозгласил начало революции. Ни люди, ни эльфы, ни дварфы, ни кто бы то ни было еще, никогда, ни о чем подобном в этом мире, не слышали. Эти совершенно удивительные слова казались всем чрезвычайно неуместными и даже колючими. Поначалу.
Но вот прошел месяц, который командор потратил не только на реорганизацию всех подручных войск в некое подобие полноценной воинской части – батальона, но и проводил усиленную идеологическую работу среди своих же солдат и крестьян. И это дало определенный результат.
* * *
Завершая утренний обход постов внешнего периметра, Дален шел к зданию штаба батальона, который по совместительству выполнял функцию Революционного Военного Совета. Да, да. Именно так – Реввоенсовета. Он старался ничего особенно не выдумывать, хватая из памяти готовые шаблоны и сразу пуская их в дело. Способы, опробованные на практике – хорошие способы. Во всяком случае, он считал их лучше всякой мутноватой импровизации. Да и кому какая в этом мире разница, сам выдумывает "сошедший с ума" командор Серых стражей эти дикие названия и идеи или заимствует у кого-то.
И не только идеи, но и песни. О да! Песни прижились. Достаточно было потратить несколько дней в компании с музыкантами, чтобы на свет родились кривые подобия знаменитой Варшавянки и Интернационала. Само собой, требующие доработки и в весьма вольном переводе на местный язык, так как некоторые слова были абсолютно непереводимы из-за банального отсутствия подходящих явлений или объектов материальной культуры. Впрочем, такие детали мало кого интересовали. Смысл текста и общая мелодика воспринялась населением очень благосклонно. А потому не раз, обходя вечером посты, командор замечал как несколько солдат дежурной смены, отдыхавших у костра от вахты, негромко пели:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Командор не раз останавливался и, не приближаясь, слушал эти напевы от которых ему становилось не по себе, аж до мурашек. Особенно в контексте того, как слова резонировали с картинкой. В конце концов революционные песни XIX-XX века было чрезвычайно сложно связать со средневековыми бойцами в доспехах, "да еще и не абы каких, а из фэнтезийного мира". "Да какое это к черту фэнтэзи?!" – зло про себя произнес Дален, сплюнул и пошел прямо к костру, потому как бойцов нужно было ободрить и поддержать. Каждый из них должен твердо знать, что их командир с ними, рядом, все видит и все понимает. Как родной отец, а то и лучше. По крайне мере, Дален решил избрать именно такую манеру поведения в сложившейся ситуации и мало-помалу к ней стал привыкать.
* * *
Сильнее всего идеи социализма и коммунизма, озвученные Даленом заинтересовали эльфов. Эти остроухие черти буквально искрились от классических лозунгов вроде "Свобода! Равенство! Братство!" Что и не удивительно, так как многие столетия угнетения и существования либо в категории практически бездомных бродяг, либо в качестве натуральных унтерменшенов, живущих в резервациях внутри крупных городов и находящих на самой нижней ступени социальной лестницы, сказались самым простым и очевидным образом. Можно даже сказать, что они посходили с ума, зацепившись за ту хрупкую лозу, которая, как им казалось, должна была вытащить их племя из того ужасного болота, в которое эльфов забросила судьба.
С остальными жителями Лотеринга, конечно, дела обстояли не так радужно, однако тоже неплохо. Особенно в свете тех новостей, которые доносились из баронств. Да и собственные воспоминания не дурно помогали товарищам становиться все более и более политически грамотными и сознательными коммунистами.
Все это, конечно, звучало дико. Настолько, насколько только можно было предположить.
Дален ухмыльнулся, рассматривая штаб батальона, украшенный большим красным знаменем и транспарантом "Вся власть советам!"
– Что? Любуешься? – Дален обернулся на знакомый голос и увидел мать-настоятельницу Клименту, роль которой уже приличное время исполняла Флемет.
– Честно?
– А смысл врать?
– Действительно, незачем. – Улыбнулся командор. – Я умиляюсь от увиденного. Оно у меня просто в голове не укладывается. Когда я месяц назад решил устроить эту провокацию, то думал, будто лотерингские крестьяне меня не поймут и уже тем более не примут совершенно чуждые им идеи. А тут… – он вздохнул. – Не поверишь, я просто не знаю, что с этим делать. На меня тогда как будто какая-то одержимость нашла. И понесло. Я загорался с каждым днем, кипел. Но вот вроде все стало налаживаться и пришло понимание неправильности, я бы даже сказал, противоестественности происходящего.
– Испугался? – Усмехнулась Флемет.
– Да. И ладно бы эта деревня. Ну, посходили они с ума вслед за мной немного. С кем не бывает? Но вот та одержимость… она пугает. А ну как я где еще какую идею так же начну продвигать? Такая страсть. Я не мог ей сопротивляться.
