Озлобленно воют лишившиеся добычи варги, пахнет сталью и мясным бульоном, весело потрескивает костерок, и спокойно льется речь Эллири Артос, горной отшельницы.
— Тебе придется быть очень сильным, малыш. Твоя мощь опасна в первую очередь для тебя, и лишь потом — для твоих врагов. Каждый день, каждый час, каждое мгновение тебе придется сражаться с самим собой, не позволяя мерзости Культа взять над тобой верх. Дашь слабину, не выдержишь, сдашься — и превратишься в отвратительное существо, озабоченное лишь удовлетворением своих потребностей в удовольствии. Каждый день станет сражением с самым страшным противником, какого только можно представить — самим собой. И дай тебе все существующие и несуществующие боги сил это выдержать. Остаться собой. Всегда оставаться собой!
— Оставаться собой, — эхом повторяет Анжей. — Ты говоришь так, будто это невероятно сложно…
— Это действительно невероятно сложно. Сохранить себя, не измениться в угоду обстоятельствам, быть таким, какой ты есть на самом деле, а не каким тебя хотят видеть. Это безумно сложно, но это есть величайшее право и величайшая радость.
Ребенок, рисующий двери на стенах грозной твердыни,
Безумец, взывающий к вере, что делает низких святыми,
Певец, не боящийся казни за то, что правды не скроет -
Познают проклятое счастье: всегда оставаться собою!
Всегда… Всегда!
Воитель, не знавший сомнений, бродяга, не помнящий дома,
Утративший Бога священник, с пустыней безверья знакомый -
Едины напрасностью жизни и черной бездонностью боли,
Достойны святейшей из истин — всегда оставаться собою!
Всегда… Всегда!
Окно распахнуто ветром, пути начертаны песней.
Сердца, согретые верой, на месте светил уместней!
Хрустальный сон разбивая, не зная разлуки с мечтою,
Умеющий верить знает, как вечно остаться собою!
Всегда… Всегда!
— Эти стихи написал и положил на музыку мой муж, — негромко проговорила Эллири, закончив. У нее оказался глубокий, удивительно чистый голос, а отсутствие музыкального сопровождения совсем не портило, даже наоборот — подчеркивало смысл текста. — Запомни, пожалуйста. И останься собой.
Анжей не помнил, как натягивал на себя рубашку, с отвращением отталкивая обнаженную Илону, как выплеснул прямо в лицо Вейну протянутый тем бокал странного вина, как опрометью выбежал из комнаты, задыхаясь от презрения к самому себе и неистовой ярости, как едва не свалился с лестницы при попытке спуститься в зал — трость юноша все же забыл в комнате ла Церретов.
Он немного пришел в себя только после того, как выбежал на улицу, набрал полные горсти снега и растер лицо, впервые в жизни не боясь простудиться. Обретя способность более-менее связно мыслить, полуэльф сполз прямо на ступени крыльца, обхватил колени руками, сжимаясь в комочек, и тихо заплакал.
Оно было слишком сильное, слишком яростное, слишком настойчивое. Ему не хватало сил с этим бороться.
— Я слабый, я не могу справиться с этим кошмаром… Оно сильнее… Я не смогу, я не выдержу…
В душе Анжея полыхал безумный пожар, эмоции смешались, обратившись в сумасшедший водоворот желания и отвращения, безжалостный огонь выжигал его-настоящего изнутри, принуждая опустить руки, не сопротивляться неизбежному, отдаться этой бушующей буре Порока. Пока что Адепт сопротивлялся. Пока что Адепт боролся, не позволял захватить себя и обратить в Культ полностью, но Порок был сильнее, и Порок это знал.
Порок был повсюду, Порок сам был этим неистовым вихрем, засасывающим душу Анжея, как обычный мелкий водоворот на поверхности бурной реки в мгновение ока заглатывает упавший с дерева листок, как яростный торнадо втягивает хватающегося за доски, оставшиеся от размолотого в щепу корабля человека. Полуэльф судорожно, из последних сил пытался ухватиться за что-нибудь, найти свою соломинку — и не находил. Ничто не имело смысла, везде, куда ни глянь — лишь обреченность на смерть во имя не пойми чего.
— Зачем ты спас меня тогда?
— Я уже говорил. Ты мне нужен.
— Зачем?
— Не знаю.
Спокойный, всегда холодный голос. Сдержанные движения, ледяной взгляд светлых глаз. И слабая, едва заметная даже не улыбка — тень улыбки. Длинные изящные пальцы слегка сжимают его ладонь.
— Мы найдем выход. Я обещаю.
Когда Тэйнар узнает, что Анжей сдался, предпочел борьбе — быструю и безболезненную смерть, он только усмехнется презрительно, и процедит что-нибудь вроде: «Я был о нем лучшего мнения. Видимо, зря». А потом уйдет туда, где его никто не найдет, и будет курить сигарету за сигаретой, невидяще уставившись в одну точку. Будет молча оплакивать того, кто стал ему дорог. Никто не увидит, как ему на самом деле больно. Никто и никогда. Такой он — Тэйнар.
Анжей до крови прикусил губу, и теперь с равнодушно-отстраненным интересом наблюдал, как алые капли падают в снег, расцветая причудливыми экзотическими цветами.
Потом он встал, отряхнулся, и пошел обратно в корчму. Держась за перила, поднялся на второй этаж, нашел свою комнату, осторожно приоткрыл дверь — Тэйнар лежал на постели прямо в одежде, неровно дышал во сне, пальцы правой руки, свесившейся на пол, нервно подрагивали. Полуэльф осторожно подошел, взял лежащий в ногах плед и укрыл спящего. Сам он закутался во второй плед, сел на пол рядом с кроватью плетущего, прижался щекой к ладони, и почти мгновенно уснул.
Велен медленно, но верно впадал в бешенство. Он ненавидел этот мерзкий снег, снижавший видимость до десятка футов вокруг, ненавидел холодный северный ветер, норовящий забраться под куртку и выморозить ничтожного человечка до самых костей, а в особенности Велен ненавидел этот идиотский город с его одинаковыми покосившимися домишками, занесенными сугробами, и одинаковыми кривыми улочками, совершенно неотличимыми с кружащей вокруг белой пелене.
Он заблудился буквально через пять минут после того, как они с Альвариэ разошлись у крыльца корчмы. Метель мгновенно скрывала следы, и теперь воин даже приблизительно не представлял, где именно он находится. Единственный ориентир, заметная даже под снегом вывеска винного магазина, попался по пути уже трижды.
Молодой человек остановился возле этой вывески, яростно стискивая рукоять меча. Хотелось выхватить верный клинок из ножен, и крушить все вокруг.
— Мимо этого магазина я прохожу почти что каждый день, — начал вслух рассуждать он, пытаясь все же взять себя в руки и сосредоточиться. — Если от него идти налево, пройти два перекрестка, и свернуть направо, то можно попасть к нашей корчме. А если идти направо до конца улицы, там свернуть направо, пройти четыре перекрестка, и свернуть в пятый… или шестой? А, Ярлигов город! В общем, направо к корчме, налево к площади. Или наоборот?
