Тим с мерцающим синим шариком в ладони нашёл блестящий с подушки взгляд девушки. А Женька смотрела в отблески этих глаз — и самым дурацким образом улыбалась. Умопомрачительно! Скажи ей, что однажды в её спальню тайком как вор, будет красться прекрасный принц, никогда бы не поверила. Обозвала бы дурой и сумасбродкой… но принц застенчиво улыбнулся в ответ. Оглянулся на дверь, и чуть нерешительно задвинул засов.
— Как легко оказалось тебя найти — это когда-то была моя комната, я тоже выбрал её подальше от взрослых, — он осторожно присел на краешек постели и отчего-то посмотрел на кошку.
Словно что-то поняв, рысь на половичке зевнула с негромким утробным подвыванием, а потом бесшумно словно мохнатый призрак шастнула в узкое окно-бойницу. Уж оттуда на кровлю галереи внизу, а там ищите кошку на крышах хоть всю ночь. Или в подвалах скального основания — там, оказалось, такие замечательные крысы есть!
Женька села в постели и всмотрелась в принца — что-то определённо хитрющее в его физиономии виднелось. Тот осторожно водрузил свой диковинный светильник на резной выступ спинки кровати.
— Я побывал у магиков в Высокой Башне, тайком от матери, — он улыбнулся. — И вот, стащил там и принёс… тебе.
В ладонь девушки осторожно лёг почти невесомый сухой стебелёк с парой засушенных до белёсой блеклости узких листиков и невзрачным соцветием наверху. Женька осторожно рассмотрела это невесть что, повертела в пальцах. Затем уловила исходящий от растения пряный и какой-то нескромно привлекательный аромат, поднесла к лицу и потянула носом.
Лёгкий звон прокатился по всему телу, оставляя за собой бешеный, но необжигающий пока что огонь. О боже, какая прелесть! Разом забывшая обо всём на свете девушка жадно вдыхала этот аромат ещё и ещё, сильнее и сильнее, полуприкрыв глаза и вся напитываясь жидким пламенем словно истосковавшаяся по влаге земля долгожданным дождём.
— Хватит, — улыбнувшийся принц вынул стебелёк из затрепетавших пальцев и отложил на золочёный столик у изголовья. — Ну вот, и прекрасно…
Женька дрожала от сжигающего её огня. Хотелось неимоверно, просто до судорог, до ломоты в пояснице — настолько, что бёдра сами собою раздвигались, раскрывая навстречу ему неистовый вулкан жажды. Руки её словно сами собой притянули Тимку к себе… и весь мир исчез. Вернее, он преобразился, став простым и правильным, сузившись всего лишь до сотрясающих всё тело сладких судорог. Они наваливались равномерно и неумолимо, словно волны на зачарованно тонущий в них бумажный кораблик. И наконец, пришёл тот самый, исполинский вал, что медленно и неотвратимо подхватил и забросил всё естество навстречу звёздам…
Утреннее солнце несмело заглядывало в окошко — а вместе с ним и недоверчивые глаза дикой кошки. Наконец, отчаянная парочка смелее пробралась в проём и присмотрелась. На разорённой постели молча лежали двое. Счастливый и красивый как полубог юный принц — и склонившаяся над ним Женька, чьи пальцы легко и чутко повторяли скольжением малейшие изгибы и прихотливые впадинки в одну ночь ставшего таким родным лица. Вот они шаловливо удрали вверх, и над умиротворёнными серыми глазами легонько взъерошили волосы.
Да, Тимка, да и тысячу раз ДА! Эта ночь, наверное, самое лучшее, что было и что будет в моей жизни. Словно самую лучшую драгоценность, я спрячу воспоминание о ней в потайной ларчик души, чтобы вспоминать иногда, счастливо пылая щеками и поблёскивая глазами. Тайком от всех стану вынимать и любоваться ею как тот скупой рыцарь, в час горя или радости. Это было что-то!
Но всё же, не надо было так, обманом. Зачарованным колдовским цветком превращать меня в похотливую суку. Ведь нынче ночью с тобою была я — и не я, жаждущая ласк и словно о высшей милости умолявшая… ещё… ещё, милый… Зачем? Одним только этим ты растоптал всё прекрасное, что между нами было — и ещё более прекрасное, что могло бы быть.
И когда неумолимое солнце пригрело дёрнувшийся от тепла хвост дикой кошки и таки прокралось в комнату, Женька с печальными отчего-то глазами наклонилась к уху принца и нежно, еле слышно выдохнула:
— А теперь — пошёл — вон.
Часть шестая. Гоблинская сука
Босые ступни обжигала промёрзшая до ледяного звона чёрная земля. Однако, холод не донимал. По-прежнему вились и ластились у ног белые змеи позёмки. Да и что могло измениться в этом вечном и странном месте, спрятанном в потёмках души?
— Смелей, подруга, — Женька оглядела себя.
Отчего-то она оказалась в своей ещё детской, любимой фланелевой ночнушке до пят — той самой, с рыжими и золотистыми осенними листиками, из которых иногда проглядывали алые гроздья рябины. Зато в руке надёжной тяжестью покоился меч. Что ж, не самый худший комплект оборудования. Бывало и хуже, доны и сеньориты! Женька упрямо встряхнула головой, отчего вдаль с завыванием шарахнулся ветер, и зашагала в ту сторону, куда её вёл смутный инстинкт.
Было бы неразумным подозревать саму себя в безрассудстве или даже безумии — копошась иной раз в уголках души, девушка частенько находила там немало забавного или даже интересного. Будь то полузабытые находки, обжигающие вдруг воспоминанием о былом, или некие занимательные мысли. А иной раз способности, которые пылылись себе словно на складе у Плюшкина в ожидании, когда хозяйка наконец вспомнит о них.
Так, это уже становится интересно! Женька стояла и чуть прищурившись смотрела на словно высеченный из глыбы мрака огромный замок. Возможно, это был не замок, а к примеру небоскрёб — что там уходило вверх, в бездонную черноту беззвёздного неба, рассмотреть никак не удавалось. Но что это нечто было сооружением, предчувствия твердили упрямо.
Ага, вот и ворота. Что ж, коль в руке есть клинок, Воин вправе войти в любую дверь?
Словно отлитые из чёрного стекла гладкие створки оказались на ощупь точно такими же ледяными, как и ожидалось. Можно было подумать, что они растают от одного только прикосновения девичьей ладони, или упрыгают вдаль испуганной лягушкой! Нет, они на удивление послушно и мягко отворились — даже бесшумно, что при их размерах воспринималось совсем уж странным.
Вот это уже интересно. Вдаль, сколько хватало глаз, тянулась всё та же чёрная пустыня с извивающимися по ней змейками позёмки. Так, ну и кто тут кого дурит? Женька оглянулась — позади в паре шагов точно также высились исполинские, лоснящиеся чернотой ворота. Над ними и за ними определённо виднелись какие-то сооружения, смутно мелькнули сквозь вьюгу пара огоньков в окнах. Однако когда любопытство и упрямство вновь заставили пройти сквозь ворота, с той стороны оказалось то же самое.
