До прихода акушерки рядом с ней находилась умудренная опытом служанка. Сесилии казалось, что она вот-вот родит.
Но это было не так. Она родила лишь через несколько часов.
К этому времени уже прибыл врач, хотя такими вещами он на войне не занимался…
Вдруг Александр услышал крик Сесилии. До этого она вообще не кричала, крепко сжав зубы.
Потом все стало тихо. Слышались лишь торопливые шаги.
«Господи, — молился Александр. — Господи, помоги!»
И тут… Тишину прорезал скрипящий, жалобный писк, словно по булыжникам покатилась ржавая телега.
Сердце екнуло в груди Александра.
«Мой ребенок, — подумал он, с трудом проглатывая слюну. — Совершенно новый маленький человек. Урожденный Паладин. Такой же, как я, не представляющий собой ценности для других, всеми презираемый…»
И он вспомнил тот момент, когда Сесилия поделилась с ним своими подозрениями, что у нее будет ребенок, их ребенок. Он тогда не поверил ей, он всегда внушал себе, что не может иметь детей в силу своих прошлых наклонностей. И в особенности после того, как вся нижняя часть его тела была парализована.
«Спасибо, Господи, за чудо! Могу ли я войти туда? Нет, Сесилия запретила мне. Но ведь все уже закончилось. Почему же там так тихо? Кричит только ребенок, и больше никаких звуков. О, Господи, будь милосерден!»
Он не мог больше терпеть. Но тут дверь открылась и вышла акушерка.
В руках у нее был сверток.
Боже мой, крохотный, легкий, как перышко, сверток! Он выжидающе смотрел на то, что было в ее руках.
Угольно-черные пряди волос, темно-красное личико, две крошечные, живые ручонки.
— Маленькая маркграфиня, Ваша милость. Ваша дочь.
Александр снова глотнул слюну. Его дочь! Девочка!
Смущение его быстро прошло, потому что у него на руках уже лежало это маленькое существо — и он уже чувствовал к нему нежность и привязанность.
В нем загорелась неведомая ему прежде любовь.
Александр смеялся, на глазах его были слезы.
— Сесилия говорила, что ребенок будет крупным, а получилась такая малышка! Совсем крошечная!
Он не уставал восхищаться своей новорожденной дочерью.
В дверях показался полевой врач.
— Господин маркграф, еще не все! Там еще один ребенок!
— Что-что?..
— Идемте, — сказал врач акушерке.
Двойня? Две девочки?!
Взяв у него ребенка, акушерка поспешила в комнату. Александр стоял, совершенно опустошенный, прислушиваясь к детскому плачу.
«Пока я держал ее на руках, она не плакала, — подумал он. — Может быть, она чувствует себя в безопасности, когда держу ее я, ее отец?»
Ему хотелось в это верить.
На этот раз Сесилия не кричала. Но он слышал ее сдавленные стоны, предвещающие скорые роды.
И вот к плачу одного ребенка присоединился плач второго. Оба были живы!
«Благодарю тебя, Господи!»
Он не мог больше оставаться за дверью. Он постучал.
— Сейчас, сейчас, — сказала акушерка. — Ну вот, все. Входите.
Александр вошел в комнату. Навстречу ему устало сияли глаза Сесилии. Все улыбались. Рождение двойни — это всегда что-то из ряда вон выходящее.
В те времена еще считали, что двойня — это что-то колдовское, поэтому люди убивали или уносили куда-нибудь ребенка, родившегося последним, — но такое случалось в суеверной, малограмотной среде.
— Но… они такие разные! — вырвалось у Александра. — Я думал, что двойняшки похожи, как две капли воды!
— Это бывает, когда они выходят из одной и той же оболочки, — сказала акушерка, — но здесь другой случай.
У младенца, родившегося вторым, были темные, отливающие медью, вьющиеся волосы, тогда как у сестры волосы были прямыми. Черты лица у них тоже были разные.
Но оба были хорошо сложены.
Совершенно сбитый с толку, Александр рассмеялся.
— Мы думали назвать будущую дочь Габриэллой, в честь моей несчастной матери. Но как же мы назовем вторую? Лизой, в честь твоей матери, Лив? Или Леонорой?
— Думаю, что он был бы очень обижен этим, — улыбаясь одними глазами, сказала Сесилия.
Александр от удивления раскрыл рот — и тут же расплылся в улыбке.
— Вы полагаете… что это мальчик?
— А кто же еще? — засмеялась Сесилия. Новоиспеченный отец присел на ее постель.
— Ты всегда делал все так основательно, Александр! — нежно произнесла она. — Спасибо тебе!
— Это тебе спасибо, любимая! У нас прекрасно все получилось, не так ли? — сказал он, повернувшись к двойняшкам.
— Лучше и быть не может, Ваша милость, — сказал врач.
Сесилия и Александр думали об одном и том же: о том заколдованном месте в лесу, где были зачаты дети. Неужели эта вездесущая ведьма Суль все-таки была там, со своей плутовской улыбкой? И сыграла с ними веселую шутку!
Вот о чем они думали.
За исключением Тронда, которому уже не придется создать семью, из внуков Тенгеля оставался лишь Тарье, у которого не было еще детей. И пока было непохоже, что он собирается жениться.
Лив позвала Колгрима.
— Ты слышал? Твоя любимая тетя Сесилия родила двух малышей. Мальчика и девочку.
— Забавно, — ответил Колгрим. — Как их зовут?
— Девочку назвали Лиза Габриэлла, в честь меня и ее бабушки по отцу. И поскольку им не удалось найти подходящего имени на «Д», в честь деда, Дага Кристиана, они назвали мальчика Танкредом Кристоффером. Ты ведь знаешь, что у многих в нашей семье имя начинается на «Т», в честь Тенгеля Доброго.
— Или Злого.
— Избави Бог!
— А в честь кого меня назвали так?
От Колгрима не скрылась ее растерянность.
— В честь твоего деда Кристиана. Это так созвучно: Кристиан-Колгрим. Разве плохо, если малыши приедут сюда? Ты сможешь поиграть с ними.
— Да, бабушка. Скоро они приедут?
— Нет, они же еще очень маленькие.
— Тетя Сесилия передает мне привет?
— Да, конечно! Посмотри, что она пишет: передай привет моему любимому Колгриму от Александра и от меня. Ты ведь видишь, здесь написано твое имя, а вот имя Александра…
— А Маттиаса?
Лив помедлила с ответом.
— И его имя тоже, но уже в другом месте.
Колгрим кивнул.
— Я немного погуляю, бабушка.
— Погуляй. Но оденься как следует, там прохладно.
«Как хорошо, что сводные братья так дружат между собой!» — подумал она и обняла Колгрима.
Посмотрев, хорошо ли он одет, она пошла к Ирье.
Глаза Лив засияли, когда она увидела Маттиаса, трехлетнего малыша, спокойно игравшего со своей деревянной лошадкой.
Увидев бабушку, он улыбнулся нежной улыбкой, которая могла растрогать кого угодно. Все говорили одно и то же: как бы ни был озабочен человек, взгляд его проясняется при виде этого мальчика. Возможно, это беззащитное существо возвращало в мир утерянную веру в добро?
Колгрим забрался на холм позади Гростенсхольма. Он любил ходить туда. Отсюда видны были обе усадьбы, и он чувствовал себя властелином мира.
