— А у тебя есть, чем заплатить? — поинтересовалась трактирщица, в лице ее не было и тени добродушия.
Этот вопрос в последнее время Виллему слышала часто. Она достала кошелек и высыпала деньги на стол. Трактирщица кивнула и проводила ее в комнату.
В комнате имелась столь редкая вещь, как зеркало. Увидев свое отражение в его мутной поверхности, Виллему поняла, почему к ней многие относились с подозрением. Она сама испугалась своего вида.
Широкий плащ, сшитый из ворсистого одеяла, скрывал ее фигуру, но, похожий на лохмотья, он мало подходил для благородной дамы. Рваная шаль. Исхудавшее от недоедания лицо, горящие мрачным огнем глаза, волосы, давно утратившие свой блеск, поникшие уголки губ…
Виллему устала. Ее мучил кашель. Неужели она опять свалится, как тогда, когда ее и Доминика освободили после их заточения на сеновале?
Нет, ни за что! Ей надо домой. В Элистранд. Только там она сможет снова увидеть Доминика, где бы он сейчас ни находился.
Виллему погрузилась в сон, не успев снять платье. Ее последней мыслью была отчаянная мольба о помощи, обращенная к Доминику.
О том, что происходило, пока она была в забытьи, Виллему не знала. Злобная трактирщица разбудила ее криком:
— Долго еще ты собираешься тут валяться? Вставай и убирайся отсюда. Ты не заплатила за комнату и не смеешь ее занимать, придорожная шлюха!
Рядом с трактирщицей возникла еще одна женщина. Она внимательно смотрела на Виллему.
— Мне надо домой, — прошептала Виллему.
— Да, да, мы отведем тебя домой. Вставай, я помогу тебе спуститься вниз… Пошли…
— Куда вы меня ведете?
— Тут недалеко, в другой дом.
— Я хочу вернуться домой. Прошу вас, пошлите кого-нибудь к моим родителям.
Женщина засмеялась, во рту у нее не было ни одного зуба:
— Конечно, пошлю, только где же он, твой дом? В сточной канаве Кристиании?
Виллему свели вниз по лестнице, сопротивляться она не могла. Ноги у нее были как ватные, колени подгибались.
Наконец они вышли из трактира. Воздух был теплый. Снег уже сошел.
— Я могу идти сама, — слабо сказала Виллему. — Мне надо домой.
— Тебе придется пойти со мной. В богадельню. Там твое место, а не в богатом трактире.
Богатый трактир? Она на этот счет придерживалась другого мнения.
Злобная трактирщица кричала им вслед:
— Я заказала гроб. Черный, простой, лучшего она не стоит. Всякому милосердию должен быть предел.
Другой дом. Отупевшие лица, потухшие глаза. Грязная постель на полу. Виллему сразу же упала на нее.
Ребенок?
Он был еще с ней. «Крошка моя, Карл-Ингрид, как плохо я обращаюсь с тобой! Мне нечего дать тебе, кроме моей болезни.
Доминик, я виновата, я погубила нашего ребенка. Но я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя…»
Доминик выехал той же ночью, когда Виллему потеряла сознание. Он проснулся, почувствовав, что Виллему в опасности. Его достигла отчаянная мольба о помощи, которую она послала ему.
На этот раз он взял с собой Никласа. Что-то подсказало Доминику, что без теплых, дарящих жизнь рук его друга не обойтись. Они миновали Кристианию и ехали через Эстфолл. Больше никаких сигналов от Виллему не было, и эта зловещая тишина была страшнее всего.
— Господи, Никлас, я уверен, что ей сейчас очень плохо! А я не могу даже понять, где она!
Никлас молча ехал рядом, он был напряжен, как струна. Совсем недавно Ирмелин родила ребенка, родила раньше срока. Они с Маттиасом долго боролись за ее жизнь и за жизнь ребенка, Никлас пережил мучительный страх…
Мальчик родился маленьким и слабеньким, его тут же укутали в теплые одеяльца и несколько суток грели у очага. Эли, Хильда и Габриэлла ухаживали за ребенком, пока Ирмелин набиралась сил.
Но ведь это означало, что не их ребенок, а ребенок Виллему и Доминика должен нести на себе печать…
Ни Никлас, ни Доминик не смели додумать эту мысль до конца.
Неожиданно Доминик придержал коня.
— Вот опять! Она опять позвала меня! Никлас, нам надо спешить!
— Но куда?
Они находились на дороге, ведущей на юг. В каждом трактире, на каждой станции, где меняли лошадей, они спрашивали про Виллему. Но все было бесполезно.
Доминик закрыл лицо руками, чтобы лучше сосредоточиться.
Наконец он поднял голову.
— Она где-то рядом, — неуверенно проговорил он.
— Помнишь ту трактирщицу, которая все время прятала глаза?.. — медленно спросил Никлас.
— Возвращаемся туда, — решительно сказал Доминик. — Там мне было особенно страшно. Как это я раньше не обратил на это внимание?
Вскоре они были уже в трактире и приперли трактирщицу к стенке:
— Была здесь недавно молодая женщина?
— Отпустите меня! — рассердилась трактирщица. — Здесь не было никого, кто мог бы интересовать таких важных господ. Правда, одна уличная девка все уверяла меня, будто она из благородных, но кто же такой поверит.
— Что она говорила? — спросил Доминик сквозь зубы. — И откуда она пришла?
— Ой, вы делаете мне больно! Она сказала, что замужем, но я ей не поверила. Она была на сносях, небось, приблудила где-то ребенка.
Доминик побелел как мел.
— Вы бы посмотрели на ее платье! — продолжала трактирщица. — Одни лохмотья. Она все время говорила, что ей нужно попасть домой.
— Где ее дом? — спросил Никлас.
— Не помню. Какое-то чудное название.
— Гростенсхольм? Или Элистранд?
— Да, да, так в точности она и говорила. Но она задолжала мне. Пролежала здесь несколько недель, хворала. Всех моих постояльцев распугала своим кашлем.
— Это была Виллему, — мертвым голосом проговорил Доминик. — Где она сейчас?
Глаза трактирщицы хитро блеснули — богатые господа…
— Я потратила на нее столько денег, а она даже не расплатилась со мной, — пожаловалась она.
— Где она?
— Мне пришлось избавиться от нее. Она сейчас в богадельне, если еще жива.
Глаза Доминика сверкнули:
— Ты отправила мою жену в богадельню? Где эта богадельня?
— Сперва отдайте мне мои деньги! Я и так оказала ей милость!
— Что-то не верится. Но вот твои деньги. Показывай дорогу!
Трактирщица быстро сгребла деньги:
— Идите прямо. Там с левой стороны…
Они уже шли к двери:
— Если она умерла, ты мне дорого заплатишь за это, — сказал Никлас.
Доминик молчал. Лицо его было искажено ужасом.
— Если она еще жива… не говори ей о том, что Ирмелин уже родила! Пока не говори, — попросил он.
Никлас кивнул — он все понял.
Виллему то и дело впадала в беспамятство. Один раз в день перед ее ложем ставили миску с едой. Ради ребенка она мужественно пыталась есть это отвратительное варево, но ложка выпадала у нее из руки.
Она знала, что все здесь ждут ее смерти. Она слышала, как кто-то сказал: «Там в углу скоро освободится место».
