– Я так одинок, – шептал он. – Так одинок… И в его шепоте Ванья слышала отзвук вечности, в которой он теперь пребывал. Ее не беспокоило то, что она не могла себе представить этого, потому что теперь она была просто счастлива, она ощущала каждым своим нервом его присутствие.
Ее губы коснулись его губ, теперь инициативу взяла на себя она. Раньше Тамлин в таких случаях фыркал, не желая ее сентиментальных ласк и предпочитая прямо приступить к делу.
Теперь же все было не так. Все-таки время его чему-то научило, так же как и ее предыдущие «лизания». Сначала его поцелуй был очень сдержанным, словно он стыдился своих чувств – и эта сдержанность только украсила поцелуй. Но это длилось недолго. Вскоре Ванья заметила, что ему явно нужны другие доказательства любви.
Она не противилась, потому что сама этого хотела. День был теплым и солнечным, возле каменной плиты скромно цвели фиалки и хохлатки, и Ванья сняла с себя всю одежду. С величайшим наслаждением он заключил ее в свои объятия – и на лице ее было написано жгучее желание. Они снова были вместе, теперь уже в совершенно иной ситуации. Ведь теперь Тамлин тоже понимал, что такое нежность и ласка по отношению к другому.
И, глядя на его – такое любимое ею – лицо, она поняла, что никогда не смогла бы отдаться кому-то другому, кроме этого устрашающего на вид и в то же время изысканно прекрасного демона.
Но ей предстояло это сделать.
Теперь они лежали неподвижно, и она вдруг слегка отодвинулась от него.
– Что с тобой? – спросил он.
– Я не смогу пойти на это, – сказала она.
– На что?
– Я не смогу выйти замуж за Франка и иметь от него детей. Я хочу быть только с тобой. Могу я отправиться с тобой?
– Ты не сможешь попасть в пустое пространство. И я не смогу больше попасть в твой мир.
– Тогда я умру! Прямо сейчас!
– Какая от этого польза? Я стану вдвойне одиноким, и не смогу стремиться к тебе. Оставайся в этом мире, Ванья, выполняй свой человеческий долг, о котором я ничего не узнаю, но приходи сюда, когда будешь во мне нуждаться!
– Я нуждаюсь в тебе постоянно, каждый миг моей жизни. Но мое время на земле ограничено, Тамлин. Человеческая жизнь подобна мгновению в сравнении с вечностью.
Он прислонился щекой к ее щеке и в глубоком отчаянии произнес:
– Тогда посвяти мне все эти годы! Я знаю, что люди стареют. Но я буду любить тебя и в твоей старости, какой бы ты ни стала. Потому что я люблю тебя саму, а не оболочку, являющуюся твоим телом!
Ванья поняла, что Тамлин перестал быть демоном. Он был теперь, как он сам выразился, Ничем.
Этим летом она каждый день приходила на ту же поляну. Иногда она оставалась там до самого рассвета. Она снова жила!
И вот вернулся домой Франк.
Ванья не узнала его.
Было заметно, что он очень страдал все эти годы. Этот худой, постаревший человек уже не был тем Франком, который в свое время так доверчиво поднялся на кэрабль. Он облысел, потерял почти все зубы, был простужен и болен, и она из жалости к нему старалась все сделать для него.
Но если когда-то она считала его достаточно симпатичным, чтобы выйти за него замуж, то теперь она чувствовала лишь отвращение при мысли о том, что он должен прикоснуться к ней.
Жалость, сострадание, да. Но не нежность! У нее и раньше-то не было к нему подобных чувств.
Он теперь казался вдвое старше нее. Страдающий от ревматизма, шаркающий ногами, как старик, беззубый, с трясущимися руками, лысый, совершенно лишенный мускулов, со старческой грудью и животом…
Для него же она была просто мечтой. Франк не понимал, насколько он переменился. Он был по-прежнему обходительным и приветливым человеком, хотя кое-что в его характере изменилось не в лучшую сторону. Сам не замечая этого, он беспрестанно жаловался. Это были не прямые жалобы, не слишком надоедливые, но все-таки! «Будь добра, Ванья, принеси мне вязаный жакет, здесь что-то прохладно» или «Могу я взять эту последнюю горбушку хлеба? Так неприятно видеть, когда выбрасывают хлеб, ты же знаешь, я так долго обходился без хлеба…» – и так весь день, потому что он жил теперь в Липовой аллее, не имея собственного жилья. Конечно, она понимала его и хотела помочь ему, но никаких чувств при этом не испытывала.
Наблюдая за ней целую неделю, Бенедикта решила серьезно поговорить с ней.
– Дорогая Ванья, – сказала она, – от тебя исходило сияние радости все это лето, и мы были счастливы, что ты наконец вышла из состояния жуткой депрессии. Но теперь… когда Франк вернулся домой и ты должна была бы радоваться, как никто, ты совершенно сникла.
– Неужели? – испуганно произнесла Ванья. – Я не думала…
– Не думала, что это будет заметно? Ты никогда не умела скрывать свои настроения. Что с тобой? Ты не рада фантастическому спасению Франка?
– Да, конечно, я рада за него, ты хорошо это знаешь! Но за себя я не рада. Да… он ведь никогда не значил для меня слишком много. Не то, что Сандер для тебя. И теперь все складывается просто ужасно. Что мне делать, Бенедикта? Мне не хочется обижать его!
Бенедикта озабоченно посмотрела на нее.
– Твоя радость этим летом… У тебя есть другой мужчина, Ванья?
Ванья горько рассмеялась.
– Другой мужчина? Нет, Бенедикта, могу тебя уверить, что это не так!
Это был вовсе не мужчина. Это был демон, которого уже нет здесь.
– Нет, я просто подумала… – нервозно рассмеялась Бенедикта. – Ты уходила каждый вечер…
Ванья вся сжалась. Но все-таки ответила спокойно:
– Да, я люблю гулять в лесу и размышлять. Я постоянно это делаю.
– Собственно говоря, в детстве ты больше любила отсиживаться в своей комнате.
Потому что Тамлин был тогда там!
– Но совершенно ясно, что тебе лучше всего бывать одной, – продолжала Бенедикта. – Ванья, мне так хотелось бы, чтобы ты доверилась мне!
В какой-то момент Ванья уже готова была сделать это. Рассказать все. Но поймет ли Бенедикта? Да, она была меченой, но она не была такой, как Марко. Марко мог понять, что существуют демоны. Но Бенедикта?..
Ванья посмотрела на нее. Она казалась такой статной в своем белом, с кружевной отделкой, платье. Улыбка ее была мягкой, приветливой и озабоченной одновременно, взгляд выражал смирение, словно она опасалась, что ее могут не понять. Бенедикта всегда казалась Ванье красивой, и не было никаких сомнений в том, что вся ее красота шла изнутри. Ведь внешность меченого из рода Людей Льда могла быть просто уродливой. Бенедикта, конечно, не относилась к числу уродов, она была просто чересчур рослой и плотной, лицо ее выражало почти мужскую силу. Она редко пользовалась своими специфическими способностями. И была счастлива в жизни. Но теперь она так беспокоилась за Ванью и так боялась, что та оттолкнет ее, что Ванья была почти тронута этим – почти. Вздохнув, Ванья сказала:
