– Ринеке, брысь отсюда. Он может попытаться сразу взять контроль.
Повар сложил толстые лапки на груди и комически поклонился:
– Ухожу, ухожу. Оставляю молодого синуси наедине с его… объектом особой любви – могу ли я так выразиться? Полагаю, мне следует начать готовить аппаратуру?
Моносумато чуть заметно свел седеющие брови, и хозяин быстренько ретировался к одной из зеленых дверей. Рядом с дверью виднелось что-то вроде распределительного щитка с цифровым табло. Повар еще слегка погремел ключами, нашел нужный и убрался в подсобное помещение. Второго входа в подвал Ринеке Сент-Джон по прозвищу Мокрый Дракон так и не показал.
Лукас осторожно вытянул дротик со снотворным из шеи лежащего человека. Согласно городской легенде, именно такими пользовались катанги, стреляя из защечного мешка и поддувая сжатыми кишечными газами. Лукас ничего подобного за катангами не замечал – возможно, то было одно, продвинутое племя, начисто истребленное первыми колонистами. Зато местные триады пользовались дротиками от души, вполне обходясь и без кишечных газов.
Через некоторое время человек заворочался. Он открыл еще подернутые мутной сонной пеленой глаза и напоролся на взгляд ясных голубых глаз оператора. Викторианец дернулся, но паралич еще не отпустил целиком. Лукас улыбнулся, почти нежно взял лицо викто-рианца в ладони и наклонился ниже. Сержант в соседней клетке прижался лицом к решетке. Со стороны это выглядело так, будто светловолосый парень собрался поцеловать своего пленника. Только пленник совсем не обрадовался ласке. Он еще раз безуспешно попробовал вырваться – и застыл, лишь в темных глазах плясали страх и бешеная ненависть. Впрочем, вскоре потухли и они, взгляд у лежащего сделался покорным и стеклянным. Все же Вигн был лучшим оператором по эту сторону пояса Койпера.
– Наигрался? – с легким раздражением спросил Моносумато, прислонившийся к решетке. – Давай его в операционную.
С чем-то похожим на сожаление Лукас отпустил викторианца. Тот встал, пошатываясь. Движения его после наркотика еще оставались слегка деревянными, и все же бывший секретарь сам прошагал к зеленой двери и даже постучал. Дверь распахнулась. За ней обнаружилась небольшая комната, напоминающая хирургический кабинет. Большую часть комнаты занимала машина для магнитно-ядерной томографии – или, возможно, не совсем томографии. Давешний повар суетился у аппарата, ослабляя петли. Викторианец протопал к ложу и покорно улегся. Ринеке затянул крепления у него на руках, голове и груди. Лукас и Моносумато остались снаружи. Убедившись, что пленник надежно закреплен на ложе, повар, временно переквалифицировавшийся в нейротехника, резво вышел из помещения и прикрыл за собой дверь. Обернувшись к щитку, он выставил таймер и защелкал тумблерами. После чего вдавил блестящую красную кнопку. Загудело. Замигали лампочки. Из-за закрытой двери раздался крик.
Ринеке покачал головой и пробормотал, обращаясь к собственному переднику:
– Технология, всюду у нас теперь технология. То ли дело раньше – раскаленный прут в мозги, и кончено. Воняло, правда, изрядно.
– И сколько у вас после раскаленного прута выживало? – хмыкнул Вигн.
– Сколько бы ни выжило, а в новых не было недостатка. Людям всегда надо платить долги. Людям всегда нужны зрелища, – непонятно отозвался повар.
Моносумато во время этого разговора пристально разглядывал сержанта Круга. Тот снова скорчился на полу клетки и то ли молился, то ли плакал. Когда в операционной отгудело и лампочки перестали мигать, японец поднял руку и указал на чернокожего пальцем:
– Этого – следующим.
Вигн и повар распахнули дверь и принялись отвязывать обмякшего викторианца. Кожа у него стала белее эмали, покрывавшей аппарат, и тем отчетливее выделялись на мертвенно-белом лице огромные, черные, широко распахнутые и абсолютно пустые глаза. Направленным электромагнитным импульсом машина разрушила лобные доли викторианца. Он мог дышать, есть, пить и испражняться, но во всем остальном отныне и навсегда подчинялся единственному хозяину. Тому, под чьи «узы» угодил перед операцией. Запечат-ление шло через неповрежденные височные и затылочные части мозга и оставалось единственной связью несчастного секретаря с реальностью.
Хозяин ласково провел рукой по темно-каштановым кудрям нового икэсугиру и сказал:
– Пожалуй, буду звать тебя Марком. Марк хороший, да, Марк?
Икэсугиру кивнул, как фарфоровый болванчик. Старый японец насупился. Их подельник уже отправился за следующим неудачником, поэтому Такэси Моносумато смог высказать свое неодобрение без помех. Впрочем, и в неодобрении мастер-оператор проявлял сдержанность. Пожевав губами, он проговорил только:
– Люк, не увлекайся. Это не Салливан.
Белые зубы Вигна блеснули в улыбке. Если бы не шрам, молодой синуси точь-в-точь сошел бы за ангела со средневекового витража.
– Я знаю, что это не Салливан, – ответил Лукас. – До такой степени я еще не спятил. Салливан давно бы уже взял меня за жабры.
Ответ явился, откуда не ждали.
– Подожди, может, еще и возьмет. А если нет, я возьму. Нечего тут наезжать на моего племянничка.
Раздавшийся от двери зычный голос заставил обоих операторов вздрогнуть. Такое уж было свойство у Шеймаса Салливана – подбираться незамеченным даже к операторам. Тесное общение с международными сыскными агентствами, как правило, развивает это свойство до отпущенного природой максимума.
Из-за широкой спины ирландца выглядывал Мокрый Дракон. Разнообразно одаренный кулинар ухмылялся откровенно и злорадно.
В те моменты, когда Шеймас Салливан не старался остаться незамеченным, он ухитрялся заполнить собой все доступное пространство. Сейчас троица устроилась в отдельной кабинке того же «Дракона». Кабинку от общего зала закрывали экраны, расписанные то ли портретами родни хозяина, то ли раздувшимися океанскими тварями. Дымили ароматические палочки. Лукас и японец прихлебывали саке, а сын зеленой Эйре добыл из кармана бутылку виски и ухитрялся пить и ругаться одновременно. От его присутствия и без того тесный закуток становился вдвое теснее.
Шеймас Салливан совсем не походил на своего острого как игла племянника. Был он широк, крепок, на шестом десятке буйно рыж и громок, когда не находил нужным оставаться тихим. Как, например, сейчас.
– Крысы! – сетовал Шеймас. – Поганые викторианские крысы засели за периметром базы. И не снимешь.
– Как насчет дронов? – вставил Лукас.
– У них там двойные фильтры в вентиляции, муха не пролезет… Эх! – Ирландец махнул рукой и присосался к бутылке. Вылакав почти половину, он оторвался от виски и уставил заскорузлый от работы с химикатами палец на Моносумато. Ногтя на пальце не было.
