Торжественен великий порядок. Зловещи древние Боги с тонкими руками и улыбающимися лицами-масками. Глаза их всегда провалы, а в них — вековечная ночь. Наши предки зажигали костры, освещая путь сквозь сотни лет, и всё же поклонялись тьме. Они творили не идолов, а доспехи — защиту для неё, чтобы никакой свет: ни солнечный, ни лунный — и никакой огонь не могли изгнать её. И доспехи эти столь прочны, что по сей день проклятые статуи невозможно ни расплавить, ни разбить. Они врастают в землю, но по-прежнему глядят на нас провалами глазниц; всё так же улыбаются маски. И власть их над нами не кончилась, нет: Бог умирает, когда в него перестают верить, но разве наши предки, отвернувшись от коварных чудовищ, перестали верить в них? Отчего мы боимся, если свободны? Почему наделяем их мстительной злобой и могуществом? Люди распознали обман и отпрянули в ужасе, заглянув в души тех, кого называли Богами. Но они победили нас — сбудутся все замыслы, которым когда-то очень давно с благоговейным трепетом внимали жрецы в огромных храмах.
Мы призвали чудовищ к жизни, а теперь не в силах отпустить.
Они — ищут покоя, и однажды, когда последний из нас ступит на дорогу ветра, наконец, обретут его.
…
— Земля, полная людей, изменится, чтобы спасти мир! — запальчиво восклицал молодой воин у другого знамени. — Конец близок, он грядёт! Люди стали слишком шумны и тревожат небеса. Пламя уничтожит прежде сотворённое, реки выйдут из берегов, вздымаясь и кипя. Лучшим из нас будет отдан во владение новый мир. Бессильные, лживые, безумные, уродливые, ревнивые и злые не спасутся, ибо, едва придя в себя от ужаса, вновь погрязнут в раздорах и сгинут в судорогах земли!
Далеко от него на другом конце холма бывалый рубака напевно выводил с детства знакомое поверье, стараясь по памяти подражать задушевному голосу деда:
— Едва забрезжит рассвет, из-за горизонта придёт чёрная туча, огромная, точно четыре горы в центре мира. Отчаяние объемлет всё живое, солнечный свет обратится во тьму — настанет время древних Богов. Как чашку они разобьют землю. Девять дней и ночей станут властвовать над миром ветры, ливень и наводнение. На десятый день небеса перестанут оплакивать нас, и древние Боги под сенью тучи посмотрят на лицо мира — везде тишина. Род людской обратился в глину.
Лишь немногие из воинов подолгу слушали новоявленных пророков. К другим знамёнам стеклись и стар и млад, как волны: там летни то кричали, то перешёптывались о чудовище, и казалось, что на холме поселился улей.
— Пожрал своих людей, теперь затаился — вестимо нас поджидает!
— Победил сильнейшего из воинов. Нет, он не человек!
— И то правда, говорят, в самом деле…
— …чёрный, а лицо белое. И тонкие руки…
— …тонкие кисти…
— Бог!
— …не явится перед смертными…
— Забыли?!
— …как мир погиб в прошлый раз?
— …кто спит в весеннем Городе?…
Огромное тёмно-оранжевое Солнце садилось во мглу. Динозавр Йнаи, до того мчавшийся на полкорпуса впереди, неожиданно перешёл на шаг. Силач развернул своего ящера и, поравнявшись с советником, быстро спросил:
— В чём дело?
Летень указал рукой направо, туда, где пыль вилась над холмом, озарённая косыми лучами светила.
— Догнали, — нетерпеливо выдохнул беловолосый. — Сейчас не будем торопиться. Поедем шагом, наверху ты останешься позади — там, где их дозорные тебя не увидят, а я спешусь и поползу к вершине.
— Не теряйте головы, — мрачно попросил его советник.
Ченьхе сделал вид, что не заметил тревоги во взгляде летня, и широко раздул ноздри, возмущённый.
— Лучше им волноваться за свои головы. Вперёд!
Ящер Йнаи тронулся с места, тяжело и неохотно переставляя лапы, будто настроение хозяина передалось и ему. Беловолосый, хмурясь, слушал, как мерно дрожит земля от могучих шагов и как громко в душной тишине заката бьётся сердце. Он удивлялся собственному волнению.
Спрыгнув наземь, силач перебросил советнику перчатку с поводьями, лёг на землю и пополз, но вскоре сел и скорчился, чихая от пыли. Йнаи порылся в седельной сумке, подъехал ближе, наклонился и протянул Ченьхе узкую полосу лёгкой белой ткани. Воин, ни слова не говоря, обвязал ею нижнюю часть лица и продолжил путь к вершине.
Первым, что он увидел, были телеги, грубо сколоченные из деревянного камня. Их тащили исхудавшие ящеры с изуродованными рубцами шкурами. «Зачем нужно столько еды?» — озадаченно подумал сын Каогре, глядя на груз: множество мешков и свёртков. Он не сразу различил среди тюков чёрные лакированные бока кувшинов, закопчённые металлические края котлов, связки копий и дротиков. «Добыча», — понял он тогда и, больше не обращая на телеги внимания, поискал глазами дозорных.
Воины шли шумной толпой, словно возвращались с развесёлой гулянки. Беспечные, опьянённые лёгкой наживой и уверенные в собственной непобедимости, они вольно разбрелись по склону и не глядели по сторонам. Чёткий строй держали лишь три десятка летней, окружавшие единственного всадника. Ченьхе изо всех сил напряг зрение, пытаясь рассмотреть лицо предателя — в его посадке силачу чудилось что-то знакомое.
Солнце уже зашло. Небо подёрнулось звёздной рябью. Так ничего и не разобрав в синих сумерках, беловолосый осторожно отполз назад.
— Какие у них знамёна? — спросил Йнаи, пока Ченьхе разматывал ткань.
Силач нахмурился и ответил растерянно:
— Идут без знамён.
— Кто он?
— Не рассмотрел.
— Командир гарнизона крепости? — спокойно предположил летень.
Ченьхе оглянулся на него. Йнаи ожидал ответа, прищурив глаза и опустив углы губ.
— Да, — осознал беловолосый, помолчал и добавил. — Ты с самого начала так думал?
— Либо он, либо старейшина любой из трёх деревень, — поведал советник. — Но старейшине трудно было бы подчинить себе двух других, равных ему, и того сложнее переманить на свою сторону гарнизон крепости. Впрочем, это всё досужие размышления. На деле я не представляю и того, как командиру удалось поднять своих людей против уана.
— Ты очень умный, — восхитился Ченьхе. Из длинной речи он понял лишь то, что Йнаи мог бы без затей ответить «да».
Летень скорбно улыбнулся.
— Недостаточно, — сказал он. — Я не сумел отговорить вас.
— Почему ты так предан отцу? — вдруг спросил беловолосый, без обиняков, с серьёзностью, ему обычно не свойственной.
Йнаи открыл рот, чтобы напомнить о времени, предателе и чужом войске. Силач угадал его намерение.
— Это может быть наш последний разговор, — голос наследника Каогре звучал настойчиво. — Мне важен ответ. Только, прошу тебя, говори проще.
