Марк и глазом не моргнул.
Он отступил в широкий коридор, поставил светильник на пол.
— Теперь я верю, что наступило самое время для привала. Присаживайтесь, гости дорогие.
Птека понял его слова буквально, оброс длинной меховой жилеткой и сел на каменный пол. Мех надёжно защитил его седалище и спину.
Крыс, сгорбившись, подобрался к светильнику, уставился на огонь.
— Светло, да…
Марк раскрыл птекин мешок, достал припасы, нарезал мясо, разломал лепёшку. Пончики решил пока не доставать. Держа нож в правой руке, левой роздал хлеб и мясо.
Крыс схватил еду жадно, проглотил, не жуя.
— Каких слов ты ждёшь, шестой человек?
— Кто украл Артефакт, конечно же, — ухмыльнулся криво Марк.
— Я не знаю.
— Знаю, что не знаешь. Но если бы ты его украл, предположим, я говорю, если бы ты его украл — зачем бы ты это сделал?
Крыс задумался, заскрёб когтями по полу.
— Чтобы быть самым сильным. Сильнее звеРрей. Сильнее звеРрюг. Чтобы они просили вернуть его. Или беречь.
— Опять тупик, — вздохнул Марк. — Адресат, к которому нужно идти на поклон, по-прежнему неизвестен. Значит, он не жаждал поклонения и просьб о бережливости. Где остальные крыски?
Крыс заскулил. Жалобно и злобно.
— Прогнали, — признался он. — Убью. Вас съем — и убью. Всех. Дай еды.
Марк неторопливо отрезал мяса.
— Ешь, болезный. В вашем доме было изображение пророка? Картина там, мозаика или что-нибудь такое?
Крыс пожал плечами.
— В "Весёлой крыске" есть. В зале для почётных гостей.
— Такой старый трактир? — удивился Марк.
— А как же! — обрадовался крыс. — Ещё до ЗвеРры, в людском городе здесь трактир был. На тракте, которой через город шёл до моста и дальше. "Весёлая крыска" — самое людное место. Пророк свидетель — всех пускали.
Ему было приятно вспоминать прошлое, изменился голос, лицо стало более мягким.
— Не всех! — возмутился Птека. — Тоже мне, широкие души! А землеройки?
— Пускали, не ври.
— А кислые мыши?
— Пускали! — возмутился крыс. — В первый и четвёртый день недели! И вино у нас всегда было хорошим.
— Угу-угу. И не разбавляли никогда, — подтвердил Птека.
Крыс зашипел. Оскалился.
— Это вы залезли ко мне на мельницу? — громко спросил Марк, чтобы прекратить их спор.
— На мельницу? — удивился крыс, забыв про Птеку. — Зачем?
— Это я хотел бы знать, зачем.
— Не мы, — замотал головой крыс. — Мы не стали… Думали, тебя и так медведь съест, — добавил он, обсасывая кость. — Без нашего вмешательства. Мельница — проклятое место.
— Не больше, чем Олений Двор, Могильники и прочее, — рассеянно отпарировал Марк.
Его отвлёкла темнота в коридоре, которая, похоже, жила своей жизнью…
Зачарованный трепетным светом лампады крыс даже и не понял, что жизнь его завершилась.
И завершилась неплохо: он был сыт и не одинок.
Росомаха вернулся обратно. И убил предводителя крысок.
Глядя на холодеющее тело, Марк подумал, что в сущности, крыс умер давным-давно. Именно тогда, когда охваченный страхом организовал убийство выдр. Обезумевшая ЗвеРра сама себе выгрызает внутренности, а он, Марк, как блоха скачет по её вздыбившейся шкуре, не в силах найти волшебную иглу, переломи которую — и всё пойдёт как надо…
Птека осторожно поднял лампу, потрогал Марка за плечо.
— Пойдём дальше, да?
— Пойдём, — потряс головой, избавляясь от наваждений, Марк. — Графч, дорогой, надеюсь, ты его есть не собираешься?
— Не-е, — с негодованием отверг эту мысль росомаха. — Старый. Жёсткий. Вонючий. У меня ещё рысь лежит. Мягонькая.
— Тогда нужно отнести его с прохода. Негоже запинаться о тело.
— Надо наружу, — предложил Птека. — А то гнить начнёт, пахнуть будет.
— И кто понесёт? — поинтересовался Марк. — Здесь холодно, температура ровная. Как в Волчьих Могильниках. Я думаю, ничего страшного не случится, если положим его где-нибудь в уголке. А Гиса, кстати, куда дели?
— Лисы его похоронили с почестями. Всё ж таки свой. И начинал хорошо… — объяснил Птека.
— Угу. Хороший мальчик из приличной семьи. Точнее плохой мальчик из приличной семьи. Ты отдохнул? Привал получился длиннее, чем я рассчитывал.
— Отдохнул, как же, — забурчал Птека. — Чуть не облез от страха. Если так дальше пойдёт, шуба клочкастая станет, буду мёрзнуть.
Росомаха вызвался "припрятать" тело крыса, перекинулся в человека и исчез в темноте.
— А вот интересно, — Марк задумчиво протирал лезвие ножа, который не понадобился. — Способности горожан обрастать по заказу хоть шубой, хоть валенками — это магия или оборотничество?
— Это от холода, — объяснил ему Птека.
— Я понимаю. Но как ты это делаешь?
Птека задумался. Пожал плечами.
— Никак. Само. Хочу — и появляется.
— Вся штука в этом и состоит, — вздохнул Марк. — Поскольку ты понятия не имеешь, как это получается, то и не можешь передать это, научить другого. Точно так же с языками. Умом-то я понимаю, что общаться мы с тобой никак не должны, невозможно это. Ну ладно, телепатия и всё такое. Но письменность? А я легко читаю каракули Гиса, как свои собственные. И Гэндальфа с Кутузовым обсуждаю с тобой. Бред. Или колдовство. Но при этом я вас никогда не пойму.
— Почему? — удивился Птека.
— Потому что никогда не смогу обрасти халатом и тапочками. Или шубой и валенками.
— А вдруг? — не поверил Птека. — Помёрзнешь, помёрзнешь — и начнёшь обрастать потихоньку. Так же удобнее.
Марк посмотрел на меховую кацавейку без рукавов, появившуюся на Птеке, и засмеялся. Смеялся долго, от души, представив, как всё это будет.
Появился росомаха и, глядя то на Марка, то на Птеку, ревниво спросил:
— Чего?
— Птека обновкой хвалится. — Марк, утирая выступившие от смеха слёзы, взял у Птеки лампу и поднял так, чтобы росомахе было лучше видно кацавейку.
Росомаха осмотрел звеРрика, презрительно фыркнул и, в свою очередь, оброс роскошной шубой до пят, тёмной, блестящей, расцвеченной полосами белого меха.
— Ну ты, брат, вообще большой боярин. Горлатной шапки не хватает. Экая тут у нас демонстрация мод. Пойдёмте, други мои, наверх. Я там вами полюбуюсь.
— Шапки не хватает… — повторил росомаха, задумался, — и на голове его возникла огромная, как стог сена шапка.
Она напомнила Марку медвежьи шлемы гвардейцев у Букингемского дворца.
— Так? — требовательно спросил росомаха.
— Практически, — подтвердил, не моргнув глазом, Марк. — Невыносимое великолепие.
Росомаха утешился, зато Птека надулся.
Кацавейка его тоже обернулась шубой до пят. Он молча пошёл по коридору, волоча за собой мешок.
