Как учителю мне смотреть не на что и проверять нечего. Энергия ушла, заклинание навеяно и закреплено, извольте оценить результат. Результат не ощущается, сквозь «хрусталик» не просматривается и «медузой» не прощупывается. Замечательно.
— Что она умеет делать?
— Висеть в небе.
В биографии Рица Велеса значилась работа королевским магом. При каких королях он трудился — понятия не имею, но, наверное, среди них нашлась особа, возжелавшая зрелищ и украшательств. Я поделился мыслью с практикантом, и мальчик подтвердил — в легенде так и говорилось. «В принципе, можно полазить по историческим книгам и узнать, что за король… то есть, ильвег, это в Лесне было».
Удивительно, но у заклинания имелась некоторая история развития! И даже несколько вариантов — Шелис продемонстрировал «ускоренный», для боевых магов (за авторством Яна Ремме), а были ещё энергоёмкий «придворный», чуть менее прожорливый «классический», два упрощённых (но тоже прожорливых), откровенно идиотский «тающий» и громоздкий первоначальный. Впрочем, жадных до зрелищ и украшательства королей в истории находилось немало. Особо отличился Квир II Ултийский: на пиру по случаю победы в пограничной стычке затребовал иллюминации, в ноль вымотал троих придворных магов и скончался наутро, когда остатки разбитого вражеского отряда попытались красиво умереть в безнадёжном (по их мнению) налёте.
Снималась птица несколько минут. Шелис прочёл стихотворное заклинание, затем создал несколько жёлтых иероглифов — «развязанный узел», «возвращение» (он же «распахнутые настежь ворота»), «склон холма». Рисунок исчез без внешних эффектов.
Заодно — от расчётов всё равно отвлёкся — Умник составил прогноз погоды. Резкое похолодание через три дня, и надолго…
Спалось омерзительно. Несколько раз я просыпался — практикант увлечённо заполнял дневник, и было лень велеть ему ложиться. Потом он куда-то исчез, и было лень идти искать… Потом наступило утро. Сперва я решил, что пробуждения мне снились, но тут из кустов вылез Умник, сказавший, что он — дурак, что место для ночлега — хуже не придумаешь, и что в сотне лодок — руины первобытного шерского доль-лена, обжитые шерскими эмоциональными паразитами сногулями. Пришлось утешать ребёнка: навскидку сочинилось штук пятнадцать худших мест для ночлега. Для человека сногуль не опасен, разве что навеет кошмар-другой. Вот шер мог бы не проснуться.
Разумеется, Умник об этом знал. Но на всякий случай… мало ли… караулил всю ночь. Теоретически — правильно делал, где сногуль, там и краснозуб. Практически — лучше бы предупредил меня. За завтраком беседовали о квалификации. По краснозубам у Шелиса была выше. По сну в седле, кстати, тоже: едва мы тронулись в путь, как мальчик закрыл глаза, немного обмяк и перестал отвечать на вопросы. Сон не мешал ему одёргивать Лиса, когда жеребёнок проявлял интерес к придорожным кустам: Умник открывал глаз-другой, натягивал поводья и снова расслаблялся. Дремал он часа два, потом вдруг провёл рукой по воздуху, жалобно спросил «Мама, где подушка?», открыл глаза и довольно-таки ошалело огляделся. Не обнаружив ни мамы, ни подушки, он тихо вздохнул и дальше поехал так.
Мы покинули Дикий Удел, но признаков цивилизации не прибавлялось. Даже наоборот — резко возросла плотность нечисти. Сначала на дорогу выскочили три оголодавших лестеня, Шелис схватился за меч, я бросил чёрный иероглиф «пустыня». Лестени в панике удрали. Практикант надулся. Десять километров спустя из-за кустов возник болотный шестирук. Я среагировал быстро, Шелис ещё быстрей, заклинания мы использовали разные. В результате шестирука приподняло, бросило, парализовало и ударило о сосну. Удар снял оцепенение, очумелый шестирук со всех лап рванул вверх по стволу. Практикант пробормотал что-то о трофейных хвостах, я вслух поразмышлял о двадцатикилограммовых прибавках к поклаже, Умник не стал перечить. На дерево, под которым мы обедали, слетелась стая н'раши. Хрюкали, мерзавцы, и сбивали чутьё — впрочем, только мне: Шелис сразу уловил приход древесной гиены, сунулся разбираться и ухитрился прогнать шарка, не колдуя. Получил честно заработанный выговор.
Стены вокруг Чернобельска не было. Имелась, впрочем, застава: у дороги ютилась будка немногим больше собачьей, дорогу преграждала нетёсаная жердь, рядом скучал стражник.
— Лис, дакку!
Лис послушно прыгнул.
— Эй, малый! — заорал стражник.
Я поднял жердь немым телекинезом (если честно — с трудом) и проехал под ней.
— Вы своему мальцу скажите, чтоб не баловал. Сломает подымку, а она казённая, — тотчас сбавил тон стражник.
Я бросил ему монетку в десять летников и аккуратно опустил жердь.
— Извините, учитель, — тихо сказал Шелис, — Очень уж барьер… барьеристый, а Лису тренироваться надо.
— Раньше я тренировок не замечал.
— Знаете, как меня мама отругала! Мол, конь породистый, да ещё класса «лягушка», а я его не учу и по семьдесят километров в день гоняю.
— Разве это твоя вина? Здесь налево.
— Была бы моя, меня бы ещё хуже отругали.
В «Малой книжке путешествий по Виссе» — «Подорожнике» — сказано, что из двенадцати «терпимых» постоялых дворов в Чернобельске «достойный — один, „Золотая акация“ по Замковой улице». Туда и поехали.
Оставив Шелиса заполнять дневник, я побрёл разглядывать ближайшие достопримечательности.
Улица вела на крутой холм, к старинному деревянному замку. Да-а, печальное зрелище. Особенно впечатляли худо и бедно заколоченные досками бреши в стене (пьяная стража и тина во рву, по крайней мере, привычны). Ясное дело: граница далеко, внутренние стычки в Виссе прекратились катушек десять назад, а массовые миграции нечисти из Дикого Удела бывают раз в тридцать лет. Зачем тратиться на ремонт стены, тут людям на чугунный забор не хватает…
Спустившись, я свернул на Святогорку. Ратуша периода «Полураспада». Свежеотреставрированная. Лучше бы на ней сэкономили. Высокие стрельчатые окна, причудливая крыша, фигурные водостоки, изящная арка дверей, омерзительная лепнина прошлого царствования. Бронзовая статуя Королевской Справедливости — одиннадцать глаз по числу сторон света, в одной руке топор (для знати), в другой петля (для остальных), в третьей пентаграмма на верёвочке (якобы означает «с Той Стороны достану!»), в четвёртой рваная шапка (символ бескорыстия из какого-то мифа)[22]. Церковь, двухэтажная деревянная коробка голубого цвета, над шатром крыши торчит кенлимский крест. Изнутри слышна унылая музыка — но в церквях всегда унылая, ни за что не разберёшь, праздник или похороны. Лавка «На сон грядущий», во дворе под навесом образцы продукции, то бишь, гробы. Кладбище. Ничего так, уютненько. Тихо, прибрано, стиль — wejera (преобладание статуй), некоторые надгробия просятся на журнальную обложку, и нежити, вроде, немного. Зато, полно скамеек для усталых некромантов.
