— Допустим, — согласилась я и продолжила. — Им помогает некромант, который подсылает ко мне убийц, а сам в скором времени кончает жизнь самоубийством. Нить оборвана.
— Не совсем. Проследим за выгодой. Венера оказывается там, где будет проходить ритуал, Егоровы входят в совет, одно у них не получилось.
— Они меня не.
— Не заставили убить. Если бы ты тогда убила, как Женька того вампира, то, возможно, и сама бы проявилась.
— Откуда у них была гарантия, что я выберу тьму?
— Ох, Элечка, даже я догадывался, какую сторону ты выберешь.
— Все догадывались, кроме меня, — с неудовольствием заметила я.
— Боюсь, кровь рода Савойи оказалась сильнее крови Угличей.
Я поморщилась, понимая, что Крыс прав и все действительно именно так, как он говорит.
— Давай вернемся к нити.
— Давай, — согласился хранитель. — Как я уже сказал, у них все получилось, но ты…
— Меня спас Диреев.
— Интересно, а они знали, что он там будет?
— Нет, откуда?
— Тогда как они могли быть уверены, что ты не пострадаешь?
— Никак.
— Но J. никогда не полагается на случай.
— Значит, у него был кто-то внутри, тот, кто мог наблюдать, не привлекая внимания.
— А кто связан с сектой «Темная кровь»?
— Мальчик по имени Кир. Ты, кстати знаешь, что его опекун преподает у нас в институте.
— Он темный? — встрепенулся Крыс.
— Я знаю, о чем ты подумал. Не может ли он быть J., но нет. Алексий Юрьевич регистратор, неправильный, но пока я была искрой, я видела его ауру. Она как у всех людей, вполне обычная.
— Жаль. А как бы все просто было.
— Да, — согласилась я. — Но просто в этом деле не бывает.
За нашими разговорами я даже не заметила, как пролетело время, и поняла это, когда Ева постучала в дверь.
— Дорогая, ты уже оделась?
Черт. Я поспешно накрыла мольберт простыней и поспешила открыть Еве дверь.
— Почему ты заперлась?
— Да… по привычке.
— Ты еще не одета?
— Я… я быстро, правда. Мы просто с Крысом заболтались.
Хранитель покивал головой, подтверждая мои слова, когда Ева подозрительно на него посмотрела.
— Да, чего это я, — немного смутилась Ева. — Поторопись, пожалуйста. Мне бы не хотелось, чтобы мы опоздали.
— Хорошо, уже бегу, — и я действительно схватила полотенце и бросилась в ванную.
— Мы поедем на бабушкином Красавчике? — удивилась я, увидев Еву за рулем москвича.
— Твоя бабушка умеет убеждать, — слегка скривилась Ева, а я поняла, что она бы предпочла другой транспорт, а еще я поняла, что бабулю беспокоит моя безопасность. Интересно почему?
— Я знаю, тебе трудно сейчас, но все проходит. После дождя всегда выходит солнце, — сказала Ева, видимо устав от моего угрюмого молчания.
— А если этот дождь длится месяцами?
— Когда-то он должен закончиться. А ты должна перестать изводить себя и думать о прошлом. Думай о будущем.
— Легко сказать, — вздохнула я.
— Знаешь, что держало меня на плаву в тюрьме? Надежда. Просыпаясь утром, я представляла в своих мыслях тебя, твой день. Год за годом. Я была рядом с тобой каждый день, в самые важные события твоей жизни, пусть в мечтах, но это помогало, закаляло меня.
— И как? Реальность оказалась такой же, как мечты?
— Даже лучше. Ты не веришь, но о такой дочери, как ты можно только мечтать. Сильная, смелая, добрая, красивая, в тебе горит такой живой огонь.
Я смутилась. Она так уверенно говорила, а я не чувствовала себя такой, я чувствовала себя полумертвой и разбитой, да еще и темной. И где она огонь откопала?
— Не веришь? — догадалась Ева. — Это просто депрессия. Она пройдет. Вот увидишь. А когда станет совсем плохо, думай обо мне. Я ведь как-то восемнадцать лет прожила в аду, и выжила. А чем ты хуже?
— Плохой из тебя утешитель, — нахмурилась я.
А Ева расхохоталась, и я почему-то к ней присоединилась. Она так заразительно смеется. Обожаю ее смех.
Машину решили оставить у вокзала и пройтись пешком. Ева рассказывала о Праге не хуже гида, казалось, она знала каждый дом.
— Ты родилась здесь?
— Вообще-то я родилась за городом, в поместье, которое сгорело, но я обожаю этот город. Просто… он вдохновляет меня. Отец привозил меня сюда каждую неделю, мы подолгу гуляли, разговаривали о всяких пустяках, он рассказывал удивительные мистические истории, о големе, созданном в еврейском гетто, о доме Фауста, кстати, вот он, видишь?
— Тот самый, что продал душу дьяволу?
— Конечно, это глупая сказка, и здесь вовсе не Фауст жил, а вполне себе обыкновенный темный колдун, увлекающийся алхимией и мистическими экспериментами. А вот то, что он бесследно исчез из собственного дома, это так, но объясняется это довольно просто. Неудачный эксперимент, или наоборот, удачный. Кто знает?
— А у тебя была любимая история?
— Конечно. В канун дня святого Микулаша, пятого декабря празднуется необычный праздник. В этот день добрый дедушка, похожий чем-то на русского Деда Мороза, в сопровождении черта и ангела ходит по улицам Праги и одаривает встреченных детей либо подарком, либо угольком и картофелем. Я упрашивала отца в этот день отвезти меня в город, увидеть доброго дедушку и получить долгожданный подарок, но папа был категорически против. Однажды я даже попыталась убежать. Мне лет семь тогда было.
— Поймали?
— Перехватили на полпути. Отругали, заперли в комнате, а вечером принесли здоровую красивую куклу, якобы подарок от Микулаша. Но они не понимали, что для меня было важно увидеть своими глазами и убедиться, что я действительно хороший ребенок. Послушай, а давай в этом году попробуем? Вдруг встретим?
— Ты все еще веришь в детские сказки? — скептически улыбнулась я.
— И это говорит моя дочь, которой всего восемнадцать лет, — всплеснула руками Ева. — Когда это ты разучилась верить в чудеса?
— Наверное, в тот день, когда они стали обыденностью.
— Не порядок. Но я знаю, что поднимет тебе настроение.
И мы заспешили наверх к национальному музею, к памятнику Вацлаву, где когда-то были с… тем, чьего имени я не буду называть.
— Уж не в тайный ли мир мы торопимся?
— Да, а ты откуда знаешь? Неужели ты там уже была?
— Однажды, в свой день рождения.
— Ну, тогда это меняет дело, — ничуть не расстроилась Ева. — Не придется убеждать тебя пожертвовать кровью.
— Да, уже жертвовала, — призналась я.
На этот раз действительно жертв не потребовалось, мы просто коснулись стены и прошли сквозь прозрачную завесу. Город изменился до неузнаваемости, и в нем кипела и бурлила настоящая жизнь.
