— С того самого дня мои волосы и начали светлеть, — заключила она. — Теперь вам известно все, и я могу идти.
— Что ж, — с видимым облегчением произнес Эрван, — ступайте. Я благодарен вам за эту беседу.
И девушка выбежала из спальни.
* * *
Несколько лет золотоволосая Сибильда и Эрван де Керморван были вполне счастливы в браке. У них родился сын, потом еще дочь. Ни один из потомков Сибильды не унаследовал ее чудесных золотых волос, что лишний раз подтверждало истинность рассказа молодой хозяйки Керморвана: то, что составляло главное украшение ее наружности, не было чем-то врожденным и, следовательно, не передавалось по наследству. И сын, и дочь родились черноволосыми, что, впрочем, совершенно их не портило, такие они оба были веселые, здоровенькие и хорошенькие!
Рыцарь из Рюстефана видел все это и скрежетал зубами. Ему казалось, что его проклятие не сбывается, что духи злобы обманули его и теперь смеются над ним где-то в поднебесье. В конце концов, он потерял терпение и начал по ночам призывать дьявола, крича в темноту:
— Дьявол, дьявол! Почему ты не спешишь исполнить обещанное? Почему мой враг так счастлив? Почему моя жена умерла, а жена виновника ее смерти хорошеет с каждым днем? Отвечай, дьявол! Покажись мне и отвечай!
Так звал он несколько месяцев кряду, и наконец к нему в новолуние явился лохматый уродец ростом не выше пятилетнего ребенка, но весь сморщенный и кривобокий. От уродца воняло выгребной ямой и сыростью.
— Кто ты? — отступил от него рыцарь из Рюстефана. — Что тебе надо?
— Мне? — удивился уродец. — Это тебе было что-то от нас надо, сир де Рюстефан! Разве не ты призывал нас долгими ночами? Разве не тряс кулаками, то и дело поражая наших невидимых братьев, — за что, впрочем, ни один из нас не в обиде?
— Я не звал тебя, — гордо сказал рыцарь из Рюстефана. — Я звал дьявола!
— Будет еще дьявол знаться с такой мелочью, как ты! — плюнул уродец. — Он прислал меня, так что говори, что тебе надобно, или убирайся к черту!
Рыцарь помедлил, рассматривая посланца темных сил. Поневоле ему подумалось: «Неужели мои мысли так отвратительны и мелки? Не собственную ли душу я вижу перед собой?»
— Ну!.. — нетерпеливо повторил уродец. — Говори, зачем звал!
— Я хочу знать, почему мой враг процветает! — сказал рыцарь, отринув всякие сомнения. — Он погубил мою добрую жену, и я просил силы зла не давать властителям Керморвана добрых жен на протяжении четырехсот лет.
— Да, припоминаю, — сморщился уродец. — Злые жены — самая любезная нашему сердцу публика. Как охотно они слушают нас! Как живописно передают все наши речи, украшая их самым невероятным образом! Как верно служат нам! Как они послушны и податливы!
— Но у сира де Керморвана сейчас добрая жена! — закричал рыцарь из Рюстефана. — Он наслаждается семейной жизнью, в то время как я ежеминутно испытываю поистине адские мучения! Меня жжет память о моей бедной Сакариссе, о ее страданиях.
— Ну да, — преспокойно сказал уродец, рассматривая человека так, словно перед ним был искусно разрисованный горшок. — А еще тебя терзает зависть. Что ж, твоему гадкому сердцу легко помочь. Жди! Не пройдет и года, как властитель Керморвана овдовеет.
— Хорошо, — сказал рыцарь, кусая губы.
— А что нам делать с его детьми? — спросил уродец.
— Дети необходимы мне живыми, — сквозь зубы ответил рыцарь. — Им предстоит породить новых хозяев Керморвана — для новых страданий.
— Ну хоть дочку-то нам отдай! — попросил уродец. — Хватит с Керморвана и одного мальчика.
Рыцарь пожал плечами. Он не хотел отдавать на смерть ни в чем не повинную девочку, но вовремя вспомнил о том, что она — дочь его врага и, стало быть, должна понести наказание.
— Так и быть, забирайте девочку, — сказал он. — Я подожду еще год, но если за этот год беда не придет в Керморван — клянусь, я прокляну и дьявола, и плохо тогда вам придется!
— Ой, ой! — испугался уродец. (Или, точнее говоря, сделал вид, что испугался). И с тем пропал, оставив после себя отвратительный запах, который въелся в волосы рыцаря и застрял у него в ноздрях и оставался там в течение целого года.
* * *
Долго не слыхала корриган по имени Аргантель о золотоволосой девочке, о своей воспитаннице по имени Сибильда. Корриганы вообще не любят подолгу печалиться, и если им приходится расстаться с человеком, они стараются поскорее забыть о нем. Но тут злая тоска одолела Аргантель. Она просто не находила себе места. Бродила по лесам и полям, спускалась к морю и подолгу ковыряла пальцами отвесные скалы с причудливыми щелями.
Обычно Аргантель не появлялась на берегу, потому что прилив лишает корриганов волшебной силы, но тут ей стало все безразлично. Она догадывалась о том, что тоска напала на нее не без причины: перед кознями дьявола корриганы так же беззащитны, как и люди, и даже в большей степени, поскольку для корриганов не существует прибежища в спасительной религии креста.
Но, так уж была устроена Аргантель, что ей совсем не хотелось выискивать причин своей грусти. Она просто грустила и отдавалась этому чувству всем своим существом. И наконец Аргантель поняла, что не в силах больше противиться желанию повстречаться с Сибильдой. Ей хотелось узнать, какой выросла ее бывшая воспитанница. Люди живут так недолго и изменяются так быстро!
И Аргантель решила наведаться в замок Керморван. Она дождалась лунной ночи, когда было светло почти как днем, и пробралась прямо в спальню к Сибильде. Та сразу почувствовала, что рядом с кроватью кто-то находится, и проснулась.
В лунном луче тихо плясала корриган, и Сибильда сразу узнала ее — несмотря на то, что в последний раз они виделись больше десяти лет назад.
Сибильда села в постели и шепотом окликнула свою бывшую няню:
— Аргантель!
Та улыбнулась, не переставая танцевать, и Сибильда разглядела все ее бородавки, кривой рот и спутанные волосы. Но, как и в детстве, несмотря на все эти уродства, Сибильда не испытывала к Аргантель ни малейшего отвращения. Напротив, они казались ей милыми.
Сибильда выбралась из кровати и подбежала к своей бывшей няне. Рука об руку они принялись разгуливать в лунном луче и разговаривать о том, о сем.
— Как ты выросла! — сказала Аргантель, смеясь. — Какие у тебя стали красивые волосы! Тебе нравится мой прощальный подарок?
— Бывали грустные дни, когда только мои волосы и служили мне утешением, — призналась Сибильда. — Я благодарна тебе за это.
Аргантель чувствовала, как ей стало легко. Вся та тяжесть, что угнетала ее сердце, вдруг куда-то пропала, и она подумала: «Как хорошо, что я вняла своему желанию и отправилась навестить Сибильду! От этого никому не будет вреда, что бы там ни говорили, а пользы — очень много. По крайней мере, теперь я не ропщу на собственное бессмертие…»
