Глава 3. А почему бы благородному дону не покопаться в пантсу?
Довольно долго я бодро рысил по лесу без какой-либо чёткой цели, наслаждаясь самим процессом движения. Опадающие листья приятно шуршали под копытами, создавая забавное ощущение, словно ноги были одеты в толстые мокасины. Тело бежало вперед легко и свободно, не порождая неудобства от движения на четырех конечностях и желания подняться во весь рост, хотя я периодически ловил себя на неосознанном желании поджать более не существующие пальцы ног, каждый раз, когда под копыто попадали желудь или ветка. Теплый воздух, пронизанный мягким солнечным светом, был наполнен опадающей листвой и неслышно летящими на крыльях по-осеннему прохладного ветерка паутинками. Каждое дерево, казалось, соперничало с другими количеством багрянца, в который оно могло окрасить свою листву и тихо роняло ее перед моими глазами, приглашая полюбоваться этой мимолетной красотой засыпающей природы. И я любовался на это буйство красок, пробираясь между деревьями, перепрыгивая ручейки и обходя заросли кустов.
Наконец, неторопливая трусца привела меня к небольшой полянке, на которой, словно старая неподвижная скала, высился исполинский дуб. Черный, морщинистый ствол был кряжист и недвижим как скала, раскидистые ветви могучей кроной держали в почтительном отдалении прочие деревья, а плотная завеса кудрявых листьев, казалось, и не думала начинать опадать. «Пожалуй, тут и остановимся!» – бодро заявил я сам себе скорее для того, чтобы в этом царстве торжественного безмолвия услышать хоть какой-либо звук громче, чем столкновение листьев с землей. Присев на мягкий мох, покрывающий корни старого дуба, я вытянул приятно гудящие после долгой пробежки ноги перед собой и негромко продекламировал:
«The woods are lovely, dark and deep,
But I have promises to keep,
And miles to go before I sleep,
And miles to go before I sleep.»[3]
Приятный голосок. «А если так?» – я скривил мордочку и, неосознанно прижав уши, прорычал:
«Something's wrong, shut the light,
Heavy thoughts tonight,
And they aren't of snow white!
Dreams of war
Dreams of lies,
Dreams of dragons fire,
And of things that will bite!»[4]
Жаль, на гроулинг мне был теперь недоступен, хотя голос нравился все больше и больше. Чуть хрипловатый, он отлично подходил для лирики, какого-нибудь романса или томных вздохов в подушку. «Тьфу тьфу тьфу! Что еще за мысли такие?» – вздрогнул я, почему-то вспомнив недавнюю «эрекцию» крыльев. Словно отвечая моим мыслям, бежевые опахала, до этого плотно прижатые к бокам, вздрогнули, и стали медленно расправляться. «Ох нихрена ж себе… И это при одном звуке голоса? А если мне вдруг встретятся другие пони? Они ж тут все голые бегают…» (крылья стали расправляться гораздо энергичнее) «Да еще, наверное, хвостами помахива…» – остаток фразы утонул в могучем хлопке, на секунду приподнявшем меня над землей. Крылья полностью раскрылись и вызывающе торчали у меня над плечами, чуть слышно шелестя длинными маховыми перьями.
*Фейсхуф*
Вздохнув, я решил отвлечься и посмотреть, что же находится в изрядно надоевших мне сумках. Все еще немного мокрые после двойного купания, они успели изрядно надоесть, хлопая меня по бокам и животу. Как выяснилось, сумки крепились попарно, на боках, с помощью матерчатой шлейки – восьмерки, застегнутой на груди железной пряжкой. Поковырявшись, я подцепил пряжку за край, и ремни шлейки ослабли, дав возможность выбраться из нее и сбросить осточертевшую поклажу, предварительно выпростав из ремней вздрагивающие от малейшего прикосновения крылья. Во время возни с ремнями и непокорными крыльями, я постоянно натыкался на небольшой мешочек, свисавший на длинном шнурке с моей шеи. Замучавшись отмахиваться от него и сдвигать его то вправо, то влево, я резким движением скинул мешочек с шеи и, резко потянув зубами за веревочку, открыл его. На подложенную на землю сумку из мешочка выпала странного вида коробочка, размерами и внешним видом очень похожая на банку из-под крема. Банку из-под дорогого крема. Хотя лично я не слышал, чтобы такого рода предметы изготавливались из тяжелого желтого металла и украшались символами луны, звезд и почему-то – черепов. «Какая очаровательная вещица!» – умилился я, – «Ну прямо-таки вечеринка готов на выезде. Сдам в ломбард!». Несмотря на прущий из меня сарказм, я решил крепко подумать об этом. С одной стороны – тяжелые сумки и всякие черепастые коробки, напоминающие мышиный мавзолей. С другой – это тело явно оказалось в воде не случайно, судя по до сих пор побаливающей шее и припухшему носу. «Видимо, её решили сослать. Под воду. А потом – заточить там, куда сослали…» – не к месту всплыл в голове какой-то душещипательный фанфик. Спустя минут пять я бросил попытки открыть эту гламурную пудреницу. На ней отсутствовал какой-либо заметный моему взгляду замок, а края были настолько плотно притерты друг к другу, что даже швыряние в стоящее неподалеку дерево не принесло результата. Хотя я не очень-то и старался… Ну ладно, всего-то пару раз. Честно.
Немного подув на документы, немного поболтав их в воздухе, я решил, что они достаточно просохли, и стал приобщаться к местной культуре, хоть подсознательно и ожидал найти слезливый дневник опытной готки, приплюснутой на некромантии, выкапывании трупов и прочих шалостях. Интересно, они копыта в черный цвет красят, или в розовый? Разлепив листы огрубевшей после купания бумаги, я присвистнул. Первая же бумаженция оказалась крайне интересной, написанной на английском, официальной бумагой, уведомлявшей некую Скраппи Раг о том, что «…во исполнении воли нашей Возлюбленной Принцессы Селестии» она официально приглашена для прохождения обучения в Летной Школе Клаудсдейла. Прибыть в школу к Забегу Листьев… бла бла бла… Перечень каких-то предметов (интересно, что такое «брист страп», и почему аж две штуки?)… Число и подпись расплылись, став полностью нечитаемыми. Та-ак, нужная бумажка. Из нее можно почерпнуть кучу информации, а самое главное – имя. Похоже, имя Скраппи принадлежало этой пегой пегаске (оценив получившийся пассаж, я фыркнул от смеха), хотя для полной уверенности решил проверить и остальные бумаги. К сожалению, остальная пачка была просто белой, шершавой от пребывания в воде бумагой, обложенной множеством карандашей. Для сохранности, что ли? Гимназистка, блин, несостоявшаяся…
