— Ударь!
Танри увидела, как ее рука сделала движение, но другая воля внутри ее вспыхнула в последнем героическом усилии.
— Я — Танри! — вырвался слабый крик против могущественного повеления. — Такой силы, которая подчинила бы сулкаров, нет!
Фальконер, в глазах которого не было страха, а только одна холодная ненависть, глядел на нее в смятении. На его плече, расправив крылья, пронзительно закричала птица. Действительно ли на лапах сокола она увидела пряди рыжих волос, у Танри уверенности не было.
— Дьяволица! — Фальконер бросился к ней, отказавшись от борьбы за меч, и уже поднял руку, будто хотел ее ударить по лицу, но вдруг откуда-то из воздуха возник рыжий локон. Он обвил запястье занесенной руки, и фальконер оказался в плену, несмотря на отчаянное сопротивление.
— Бей — быстро! — разрушая ее разум, последовал приказ.
— Я не убиваю! — Танри палец за пальцем разжала руку, и лезвие со звоном упало на каменный пол.
— Дура! — наказанием силы был резкий удар по сознанию.
Танри, вскрикнув, зашаталась, ее вскинутая рука попала на тот меч, который хотел освободить фальконер, и она легко и быстро его вытащила.
— Убей!
Поток силы и ненависти захлестнул ее. Тело девушки вздрогнуло, волна тепла поднялась в ней. Она почувствовала, что загорается, как до краев наполненный маслом праздничный фонарь.
— Убей!
Контролировать каменный меч она не могла, и обе ее руки сомкнулись на его холодной рукояти. Танри подняла меч. Человек, стоявший перед ней, не двигался, не уклонялся от удара. Жили только его глаза, в которых пылала такая же горячая ненависть, какая наполняла Танри.
Бороться! Она должна бороться, как боролась со штормовым морем. Она была сама собой, Танри, а не орудием в руках зла.
— Убей!
Напрягая всю свою волю, которой другая уже не могла управлять, Танри заставила себя сделать движение, и меч опустился.
Ей показалось, или камень ударился о камень? Еще раз содрогнулся воздух, и жизнь отвергла древнюю смерть за отрезок времени между двумя биениями сердца. Меч повернулся против Йонкары.
— Дура… — крик угасал.
Вместо рукояти меча в руках Танри оказалась только пыль, сыпавшаяся между пальцами. Фигура раскололась в том месте, куда ударил каменный меч, и упала. Но исчезла не только Йонкара. Превращаясь в пыль, разрушались и другие изваяния. От этой пыли Танри закашлялась и вскинула руки, чтобы защитить глаза.
Зло исчезло. Был пустой и холодный зал, в котором ничего больше не ждало и не подстерегало. Ее плеча коснулась рука, потянувшая за собой.
— Уходим, — прозвучал человеческий голос. — Уходим, Салзарат рушится.
Танри позволила ему вести себя, потирая воспаленные глаза. Им вдогонку доносился грохот и треск раскалывающихся камней. Когда возле них рухнул громадный каменный блок, Танри съежилась от страха. Уклоняясь и увертываясь, они побежали и наконец оказались под открытым небом, все еще кашляя; лица были перепачканы пылью, а из глаз текли слезы.
Свежий ветер, доносивший запах моря, овевал их. Танри упала на мертвую траву, через которую пробивалась первая весенняя поросль. Фальконер стоял рядом с ней, так близко, что она его чувствовала. Птица его улетела. Потом они вместе поднялись на небольшой холм. Между ними и краем утеса лежала груда камней, не похожая ни на стену, ни на проход в ней. Ее спутник, повернув голову, с изумлением на лице посмотрел ей прямо в глаза.
— Кончено! Сгинуло проклятие. Она наконец-то побеждена! Но ты — женщина! Свою волю Йонкара всегда могла передавать через любую женщину — в этом была ее сила, а наша слабость. Она могла удержать и подчинить каждую женщину. Зная это, мы пытались защитить себя, как могли, и поэтому никогда не доверяли тем, кто всегда мог открыть страшную дверь Йонкары. Убив меня, ты бы освободила ее и получила часть ее силы — так она поступала всегда.
— Никто мной не может повелевать! — С каждым вздохом к Танри возвращалась уверенность в себе. — Я — из сулкаров, а не женщина твоего племени. Итак, эта Йонкара… значит, это из-за нее вы боитесь и ненавидите женщин?
— Возможно. Так она правила нами до смерти Ланеварда, который, как ты видела, умер от меча королевы. Его смерть сняла ее проклятье и освободила некоторых из нас. Ему пришлось очень долго искать способ пленить Йонкару, что частично удалось. А чтобы быть уверенными в том, что ни одна женщина никогда больше не свяжет нас, те, кто все еще был свободным, пересказывали это в наших легендах. — Стирая пыль исчезнувшего Салзарата, он потер лицо. — Это древняя земля. Я так думаю, хотя сейчас никто не ходит по ней. Нам нужно остаться здесь, пока за тобой не придут люди твоего племени, и пока тень другого проклятья не пала на нас.
— Я — из сулкаров, — пожала плечами Танри, — но никого, кто мог бы назвать меня сестрой, не осталось. Никто меня разыскивать не приедет, ибо на «Кастбоуре» я работала одна, — она поднялась, уперев руки в бедра, и демонстративно повернулась к морю спиной. — Нам, фальконер, даже если будем прокляты, придется жить с этим. Будущее, пока живешь, может принести много и хорошего, и плохого, а смело встречать все невзгоды нам нужно только вместе.
Над их головой раздался крик. В просвете между облаков показался сокол, описывающий круги, и, чтобы на него поглядеть, Танри запрокинула голову.
— Эта земля — твоя, а море — мое. Что ты будешь делать дальше, фальконер?
— Меня зовут Ривори, — он тоже встал. — В твоих словах есть смысл. Пришла пора проклятьям исчезнуть в царстве теней, а нам, чтобы узнать будущее, нужно выйти на свет.
Они спустились с холма плечо к плечу, а над их головами летел сокол, то взмывая ввысь, то стремительно падая вниз.
