Двадцатый застыл на месте, слушая свое тяжелое дыхание и громкий стук сердца – на корабле совсем не было оружия. В темноте он разглядел зеленую кожу, острые клыки, высовывавшиеся из поджатых губ, огромные уши с золотыми серьгами, пестрый халат, подвязанный тонким ремешком, босые ноги с грязными когтями и кожаную котомку за плечами. Гость вежливо улыбнулся, отвесил приветливый поклон и что-то залепетал на своем скрипучем непонятном языке.
– День светлый, добрый молодец! Пусть не светлы твои палаты, но чуден, дивен твой костюм – не вижу ни одной заплаты! Какая ткань, какой покров!
Двадцатый уставился на гоблина широко открытыми глазами, полными ужаса – местная полиция, он не понимал ни слова и искал любой предмет потяжелее, дабы швырнуть в незваного гостя, нагло вторгшегося на частную собственность.
– Заплат и швов не видно, и пояс тут совсем не нужен! Однако есть один изъян – костюм купил не у меня!
Тут Двадцатый не выдержал, и громко вскрикнув, швырнул в торговца своей перчаткой.
– Гонят опять! Снова мне не рады! Возможно, его я вижу не впервые! Меня узнал он, скорей всего, я что-нибудь ему уже продал! – вскрикнул гоблин и вылетел на улицу, голося что-то про гостеприимство и вежливость.
Двадцатый тихонько осторожно подошел к приоткрытой двери и выглянул наружу – наглой зеленой формы новой жизни и след простыл, только лес шумел в лучах заходящего солнца. Паренек зевнул и медленно вышел из корабля, быстро озираясь по сторонам, ожидая удара лазером, у него было такое чувство, будто за ним постоянно следят снайперы местной полиции.
И точно – из-за толстого дерева, треща ломающимися ветками, вышли две громадных толстых ноги, облаченные в коричневые кожаные штаны с широким ремнем, украшенным огромной золотой пряжкой в виде солнца. На поясе висели дорогие, окованные серебром ножны с тяжелым исполинским мечем. Едва Двадцатый успел громко вскрикнуть, как ниоткуда послышался густой бас и громкое рычание.
– Здрав будь, добр молодец! Трясешься ты от страха, как красна девица, но я тебя не трону и мизинцем! Не видал ли ты тут зеленого гоблина-торговца, ростом с овцу и разумом бараньим? А уши у него ослиные, как и повадки! Продал он мне, вислоухая жаба, мантию-невидимку не целиком, а лишь обрывок! Не прячет ткань волшебная меня всего, а оставляет место уязвимое!
С этими словами он повернулся задом и продемонстрировал свое толстое «уязвимое место». Затем из воздуха появилась исполинская зеленая голова с дикими ярко-красными глазами, широкими ноздрями с золотым кольцом и огромным клыкастым ртом. В правом остроконечном ухе висела тяжелая золотая серьга, черные жесткие волосы были собраны в тугой конский хвост на самой макушке.
– Нещадно бит я был, и зло собаками покусан на деревне...
Двадцатый, не понимая ни слова, закричал так громко, как только мог, молниеносно прыгнул в открытую дверь корабля, которую тут же с грохотом захлопнул. Эта была самая реальная галлюцинация за сегодня...
– Юнец должно быть пьян! Зачем же так кричать, как будто наступил на улей! – донеслось снаружи недовольное рычание орка.
– Зеленый... весь! Насквозь... радиоактивный!– бормотал, как в бреду, Двадцатый, прислонившись спиной к двери и медленно сползая на пол, – он регистрацию просил...
На его крохотном корабле совсем не было оружия, а у молодого капитана быстро заканчивались нервы и терпение.
Тут он почувствовал, что пальцы его правой руки, которой он держал несчастного эльфа, испачканы в чем-то липком. Он поднес ее к лицу и понюхал темно-красные маслянистые пятна на пальцах.
– Кровь! – мелькнула в его голове мысль, – но откуда?
Он живо вспомнил о своем маленьком пленнике и открыл квадратную дверцу. Внутри, сжавшись в комок, обнимая прижатые к груди ноги, сидел человечек. Его правое блестящее крылышко было сломано, и из разлома сочилась красная кровь.
– Зачем ты хочешь жизнь мою отнять? – грустно спросил эльф звонким, словно колокольчик, голосом. Но, о чудо – Двадцатый разобрал его слова и отдернул протянутую руку.
– Я... не хотел! Я... хотел посмотреть твой состав! – ответил паренек сдавленным голосом, – стандартного языка никто не понимает!
– О нет, приятель! – отмахнулся крошечной ладошкой человечек, – это ты наш язык не понимаешь! Ни орка грозного, ни хитрого торговца, ни эльфа звонкого! Прислушайся – и ты всех нас поймешь!
– Рычанье, звон, сопенье! – ответил Двадцатый, беспомощно хлопая глазами, – чего тут понимать?
– Ты из страны, где в волшебство не верят! Где умерли все сказки и легенды! Лучше не знать, как эльф живой устроен, пусть он поет, танцует и летает! Чем знать состав той серой пыли, в которую ты сказку обращаешь!
– Это молекулы! – возмутился Двадцатый, извилины лихорадочно использовали чип, – ты еще кто?
– Я эльф Тилль! – представился человечек, совершенно не подозревая, к чему может привести подобное знакомство, – а твое имя как?
Парень с Земли на одном дыхании сказал ему свой длиннющий номер, заканчивающийся двадцаткой. Тилль уставился на него круглыми от удивления изумрудными глазками, он совершенно не услышал в цифрах имени.
– Ну, можешь звать меня Двадцатый! – наконец выдавил из себя землянин после долгой неловкой паузы.
– Двадцатый? – переспросил эльф, осторожно ступая маленькой ножкой на протянутую ему раскрытую ладонь, – как далека твоя страна, однако! И имена столь же чудны, как ее жители! Так кур считают, иль клеймят ослов!
В тусклом свете своего первого в жизни вечера земной гость наконец-то разглядел эльфа – он был совсем, как обычный семнадцатилетний мальчик, стройный, с рыжими кудрями и блестящими крылышками.
– Да нет! Всего-то пару световых лет! – возразил с усмешкой Двадцатый.
– Если тебе так далеко до дома, то ночь ты можешь в Ворожейке скоротать, в деревне у моей хозяйки!– предложил Тилль, – к тому же, я был бы благодарен тебе бескрайно, коль ты б меня туда всемилостивейшее отнес – не долечу я сам до той деревни, крыло мое измято до крови!
– Ам... да...да... конечно! – согласился паренек, виновато косясь на эльфа, у него совсем не осталось баллов, – я донесу тебя легко! Здесь сколько километров? Маршрутка ходит?
– За лесом сразу будет Ворожейка, коль поспешим, туда успеем до луны! – ответил эльф, игнорируя дальнейшие вопросы.
Двадцатый печально проводил взглядом свой израненный угасший корабль, он укрыл его ветками и присыпал землей, чтоб нечаянно никто не нашел и не утилизировал, искренне надеясь, что ему не придет «письмо счастья» о неположенной парковке.
Осторожно, мелкими неуверенными шажками, постоянно останавливаясь и озираясь по сторонам, с открытым ртом и круглыми глазами Двадцатый шел через обычный смешанный лес. На качающихся ветвях что-то постоянно светилось, в траве что-то шуршало, а за толстыми вековыми стволами кто-то прятался. Что-то где-то чирикало, каркало, угукало, пело, кричало, пищало...
