Живет ли она еще в монастыре? Или еще хуже — уцелел ли сам монастырь?
О, уколы совести мучили его денно и нощно, пока готовились необходимые для поездки документы.
Любовные историйки, которые случались в его жизни здесь в родном уезде, умирали каждый раз сами по себе. В этом возрасте все люди таковы.
Все чаще он думал о Ханне.
Ветле нес за нее ответственность. Однажды он уже совершил предательство. Больше такого повториться не должно.
Если она не захочет поехать с ним в Норвегию, то это ничего не значит. Если пожелает начать новую жизнь во Франции или вернуться в Испанию к цыганам, или останется монахиней в монастыре — это ее дело. Ему только надо позаботиться о том, чтобы ей было хорошо и она была бы счастлива.
Если она пожелает отправиться с ним в Норвегию, ее встретят сердечно. Папа Кристоффер обещал устроить ее на курсы медсестер, если она захочет. Она не будет терпеть нужды.
О каком-то браке не может быть и речи, все осталось в прошлом.
Ветле не должен ехать один. Андре и Мали, а также их шестилетний сынишка Рикард будут его сопровождать. После этой долгой войны они хотят посмотреть на Европу, и Андре хотел бы проверить, так ли работает его автомобиль, как и прежде.
Конечно, Ветле был безмерно рад таким спутникам. Он совсем не представлял себе, как пройдет его встреча с Ханне.
Ему уже исполнилось семнадцать, когда он отправился в дорогу. Ханне сейчас столько же.
Пока они ехали через разрушенную Северную Германию, Ветле пытался представить себе, как она теперь выглядит. Если вообще осталась жива!
Нет, она должна жить! В противном случае его до самой смерти будет мучить совесть!
Особого удовольствия поездка не доставила. Кругом царила такая кричащая нужда, что они постоянно чувствовали себя удрученно.
Конечно люди пытались восстановить разрушенное! Но на что надеялись немцы, потерпевшие столь сокрушительное поражение? Против которых выступал почти весь мир, даже после окончания войны? В таком унижении едва ли можно выжить, думал Ветле. И все же они жили.
После поездки по местам, которые больше всего были похожи на сцены из кошмарного сна, они прибыли в небольшую деревню близ Нанси.
Ветле был сбит с толку:
— Монастырь где-то здесь, но я не узнаю этих мест.
— Не удивляйся, — сухо произнес Андре.
Земля кругом была разворочена, осколки металла засоряли поля, луга, одни черные трубы поднимались вверх там, где раньше были дома.
— Мы должны у кого-нибудь спросить, — решил Андре. — Кто из нас лучше всех владеет французским?
Никто. И поэтому попытаться пришлось Ветле. Хотя запас французских слов у него был весьма ограничен.
Некоторое время ушло на поиски человека, которого можно было бы расспросить.
Они узнали, что монастырь не здесь. Они поехали не той дорогой.
Ошибиться было легко, ибо все дороги были разбиты.
Спустя несколько часов, они все же добрались до цели.
Монастырь был цел, не пострадал от артиллерийского огня.
Ветле сильно волновался, подходя к воротам монастыря, двигался скованно.
Прошел довольно продолжительный промежуток времени, прежде чем настоятельница, наконец, поняла, о ком они спрашивают. Бедной Ханне пришлось еще раз изменить свое имя. Сестра Женевьева. Так сейчас звали эту послушницу.
Через зал прошла монахиня. Бледная, закутанная в монашескую одежду женщина бросила испуганный взгляд на посетителей и быстро двинулась дальше. Мужчины в стенах монастыря! Маленький Рикард смотрел на все вокруг, вытаращив глаза.
— Вы прибыли слишком рано, — сказала с упреком аббатиса. — Сестра Женевьева ждет вас не раньше осени. И тогда она решила постричься в монахини.
— Стать монахиней? — воскликнул Ветле. — Так она решила?
— Юная Женевьева очень преданная служительница Нашего Господа Иисуса Христа.
Ветле было весьма трудно представить Ханне в такой роли. Он растерянно посмотрел на своих спутников.
— Да, она сделала свой выбор, и нам здесь нечего делать, — быстро произнес он голосом, в котором слышно было и облегчение и разочарование.
Мали, не испытывавшая любви к системе монастырей, в которой подавлялись все ценности и права женщин, спокойно сказала:
— Поскольку мы уже здесь, нам следует все же поприветствовать ее!
Ветле перевел ее слова и аббатиса, явно недовольная таким предложением, приняла строгий вид, затем быстро вышла из помещения в намерении привести девушку.
Пока они ожидали, Мали смотрела на потолок и шепотом возмущалась. Благо никто здесь не понимал норвежского языка:
— Фу, какое ужасное место! Взгляните на эти сырые холодные кирпичные стены! Подумайте хотя бы о ревматизме и о воспалениях мочевого пузыря!
Тяжелая дубовая дверь в другом конце зала открылась, и аббатиса вместе со следующей за ней Ханне вошли в помещение. Девушка шла, скромно потупив глаза, ладони рук смиренно сжаты перед грудью.
«Как она мила в этой строгой одежде, — подумал пораженный Ветле. — Я такой ее не помню!»
Но ведь прошли годы.
Женщины остановились перед группой норвежцев.
Аббатиса холодно произнесла:
— Женевьева твердо заявляет, что она сделала свой выбор. Она остается здесь. Ветле посмотрел на девушку.
— Ты это серьезно, Ханне?
— Да, — прошептала она со смиренным благоговением.
Тут она наконец подняла взгляд и посмотрела на него, почти взрослого юношу.
— Нет! — восхищенно воскликнула она, и ее глаза заблестели теплом.
Чтобы забрать ее из монастыря потребовалось время, монахини не хотели отпускать ее. Они не верили в ее внезапную перемену. Но Ханне была упряма, более решительна, чем все прошедшие годы. Она должна поехать в страну Ветле. Хватит! Нет, она едет не к язычникам, она в Норвегии будет так же горячо молиться Господу Богу и Мадонне.
Наконец им удалось убедить настоятельницу.
И вот они снова в пути, едут на север, испытывая весьма различные чувства.
Мали и Андре не знают, что им следует думать, маленький Рикард восхищен ее короткой стрижкой, а Ветле пытается освоиться с этой совершенно новой для него Ханне.
Сама же она сидит, перебирая руками четки, и со страстным отчаянием шепотом произносит слова молитвы. Она знает, что поступила правильно, поехав с ним. Теперь, после новой встречи с ним, она уже никогда не сможет выбросить его из своей головы. И в то же время она ужасается тому, сколь ничтожно слаба оказалась ее плоть.
Не пыталась ли она в течение почти трех лет забыть его?
Неужели она не справилась с этим, проводя многие часы в молитвах перед небольшим распятием, висевшим на стене кельи? Постоянные покаяния в виде постов, самоизбиения розгами и добровольная тяжелая работа уже подготовили ее к тому, чтобы она забыла его, и не возвращалась больше к светской жизни.
