– Мало, – просто говорит Генора-Зита. – Я поработаю с насекомыми, ты – с растениями.
– Это вы о чем? – подозрительно спрашивает сэр Томас.
– О пчелах, – просто отвечает Генора-Зита. – И о корнях, которые будут цеплять врага за ноги.
– Магия? – с неодобрением произносит молодой человек.
– Можешь потом подраться со мной на дуэли, – фыркает девушка. – Я буду поддаваться.
Джон Рэд, раздающий распоряжения невдалеке, замолкает на полуслове, удивленно глядя на хохочущую пару.
«А ведь и правда – подружились».
Дел у него – выше головы.
Расставить наемников, тех, кто согласился остаться, за огромные деньги, правда, но все же… Расставить своих людей. Дать Виза-Току двух лошадей, «каких не жалко», – старый рыцарь даже думать не хотел, в каком мерзком ритуале погибнут несчастные животные. После боя можно будет исповедоваться, а сейчас – не до этого. И кстати… где гоблинский командир?
Джон Рэд вертит головой и, заметив Акут-Аргала, нависшего над братом Томасом и напоминавшего сейчас явившегося для исповеди медведя в черных доспехах, поспешно направляется к нему. И замирает, когда ему на плечо ложится рука Геноры-Зиты.
– Не надо, – извиняющимся тоном произносит девушка. – У него важный разговор.
– С францисканцем? – Джон Рэд качает головой, затем, сделав над собой изрядное усилие, возвращается к отдаче распоряжений.
«Надеюсь, он знает, что делает. А впрочем…»
* * *
Томас О’Нил растерян. Впервые за все время их, если так можно выразиться, знакомства гоблин говорит с ним серьезно. Не насмехается. Не пытается заставить замолчать. Но то, что он говорит…
– Я завидую тебе, монах, – повторяет Акут-Аргал. – Мы, гоблины, завидуем вам, людям. Вы нашли себе очень хорошего бога…
– Бог един, – машинально поправляет францисканец. – Других нет.
– Он любит вас, – вздыхает гоблин. – Ты хоть понимаешь, что это значит? Понимаешь, как вам повезло?
– Раньше ты говорил иначе.
– Мы не можем отказаться от своих богов, – пожимает плечами его собеседник. – Хоть и знаем, что их никогда не существовало, что это – сказка, рассказанная для развлечения богатых бездельников, но память… память-то есть. Считай, что мы просто завидовали.
– Каждый может… – начинает было брат Томас и замолкает на полуслове. Почему-то ему кажется, что он чуть не сказал ересь.
– Может, и может, а может, и не может, – возражает Акут-Аргал, и его лицо на мгновенье словно плывет перед глазами монаха. – Не о нас речь.
Гоблин – опять же, впервые за все время их знакомства, смотрит монаху прямо в глаза. Взгляд этот – просто тяжелый взгляд воина. «И мага», – напоминает себе брат Томас. Он едва удерживается, чтобы не осенить себя крестом, и, конечно, его собеседник это замечает.
– Сделай это, – просто говорит он. – Разговор будет серьезный.
Брат Томас вздыхает и крестится. Этот новый гоблин пугает его гораздо больше, чем тот шут гороховый, который был раньше.
– О чем ты хочешь со мной поговорить? – спрашивает он.
– О чем… – Акут-Аргал вздыхает. – Скажи, монах, крепка ли твоя вера?
Внизу, у подножья холма, преследователи спешиваются и торопливо строятся в некое подобие боевых порядков. Машинально брат Томас отмечает, что их – когда он еще был солдатом – учили лучше. Но численный перевес есть численный перевес. Лучники уже сделали первый залп и теперь принимаются неспешно и уже вразнобой опустошать колчаны.
Что должен подумать служитель Бога, когда демон – желтоглазый нечеловек с зеленовато-серой кожей и движениями дикой кошки – задает ему такой вопрос? Возможности, вихрем взметнувшись в голове брата Томаса, тут же оседают ворохом осенней листвы. Монах должен гнать суетные мысли.
«Хочет принять веру? Чушь.
Хочет мою душу? Чушь вдвойне. Он знает, куда я его пошлю в ответ.
Хочет…»
– Чего ты хочешь?
Гоблин усмехается:
– Ты бесстрашен, это хорошо.
– Вера сильнее любого щита.
– Значит, тебе и идти.
«Вот оно что…»
– Туда?
– Мы будем заняты – нас будут убивать. Остаешься только ты. Кстати… зачем это ты нацепил кольчугу? Снимай.
– Я был солдатом, – пожимает плечами брат Томас. – Я умею драться. Я… Не уводи разговор в сторону. Зачем мне идти – туда?
Он ожидал любого ответа. Потому, что лишь вера может сокрушить чудовище. Потому, что нужна жертва. Потому, что…
– Потому, что твой бог есть любовь.
– Что?!
– Я уже говорил. Вам повезло с верой. Если бы ты пошел туда с огнем и мечом, королева забилась бы в угол и ты увидел бы лишь клыки и когти. Но если ты пойдешь туда с верой и любовью…
– Я всего лишь…
– Монах. Францисканец. Проводник воли Римского Папы, наместника Бога на земле. Я знаю. Ты действительно считаешь, что случайно оказался здесь, сейчас и в такой странной компании?
– Я… – Действительно, сколько раз надо было свернуть не туда, бредя по проселочным дорогам, чтобы встретить гоблинов в самом сердце доброй старой Англии? Но – воля Божья?!
Акут-Аргал протягивает монаху костяной медальон на стальной цепочке. В мозолистой гоблинской лапе цацка кажется крошечной, но – монах готов поклясться – от нее веет силой. Странной, незнакомой – но силой.
– Вот ключ, – объясняет гоблин. – Подними его вот так и прикажи – откроются врата, обратно, в наш мир. Убеди королеву уйти туда – в ее родную пустыню, в единственное место, где она будет в безопасности. Понимаешь?
– Убедить? Ту тварь, что ты рисовал на стене?
– Бог. Есть. Любовь. Знаю, она выглядит страшнее, чем все демоны вашего ада, вместе взятые, но она – всего лишь животное, и в ней нет зла. Она в чужом мире, и она напугана. Служитель злого бога ничего бы не смог сделать, но ты служишь доброму…
– Я всего лишь простой…
Акут-Аргал подается вперед и сгребает монаха за грудки. Глаза в глаза, и брат Томас впервые замечает, что зрачки гоблина чуть светятся, – именно зрачки, то место, где у человека черный кружок.
«И с чего я взял, что смогу, если что, его поколотить?»
– Сильна ли твоя вера? – скрежещет гоблин. Помолчав, продолжает: – Силен ли твой бог?
Словно оплеуху влепил.
– Сильнее всех, – монах встряхивается, освобождаясь от захвата. Усмехается, заметив удивление в глазах своего собеседника. – Спасибо, что напомнил мне об этом… гоблин.
– Не демон? – уточняет Акут-Аргал недоверчиво.
– Так и быть, сегодня – не демон.
Монах поворачивается, сжимает в руке висящее на шее распятье и направляется в сторону пещеры. Глаза его пылают, а колени трясутся.
– Любовь, помни! – несется ему вслед.
