Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

— Не бойся, не трону, — пробормотал он, заметив порыв Десняка. — Не потому, что не хочу, я тебя сам знаешь, как ненавижу, при жизни сколько раз удавить хотел или поленом пришибить, как крысу, но опоздал. Нынче не могу, близок локоть, да не укусишь…

Бормоча все это, Ерыга стал бесшумно, как тень, бродить вокруг замершего как истукан Десняка. Порой он останавливался, вытягивал перед собой руки с растопыренными пальцами, но тут же отдергивал их, словно обжегшись о невидимый раскаленный лист. В конце концов он остановился напротив коркоделовой морды, плавно опустился на пол и сел скрестив ноги. Края его плаща широко распахнулись, и в изумрудном свечении коркоделовых глаз Десняк увидел под туманным кожным покровом Ерыги размытые очертания грудины и темные отростки ребер по обеим сторонам от нее. На месте сердца была пустота, за ней, между крыльями лопаток, слабо просматривался позвоночник, похожий на столбик монет на конторке ростовщика, прораставший сквозь межключичную развилку и подпиравший угловатую нижнюю челюсть, отчетливо видную сквозь редкую бороду покойника. В том, что Ерыга был уже покойником, Десняк не сомневался. Смятые черты его лица были неподвижны, как складки прозрачной кисеи, наклеенной на лицевые кости черепа, а когда призрак издавал звуки, его губы лишь слегка раздвигались, обнажая неровную линию крепко стиснутых зубов.

— Кто это тебя так? — спросил Десняк, указывая на вмятины цепных звеньев вокруг шеи призрака.

— Пришел серенький волчок, да как схватит за бочок! — загадочно пробурчал Ерыга.

— Волчок, говоришь? — повторил Десняк, глянув в глубокие темные глазницы призрака. — А ты куда смотрел? Не иначе как пьян был!

— Вали на мертвого, — вздохнул Ерыга. — И за гробом ты меня не оставишь.

— Прости, я не хотел тебя обидеть, — спохватился Десняк. — Aut bene — aut nihil!

— Помер Максим, ну и хер с ним, — так, что ли? — перевел Ерыга.

— Не совсем, но близко, — усмехнулся Десняк. — Где тебя хоть искать-то?

— В сундуке под лестницей, — сказал Ерыга. — Только не сжигай меня, ладно? Не сожжешь?

— Какая тебе разница? — спросил Десняк. — В земле гнить хочешь, чтобы черви жрали?

— Кишки сожрут — костями подавятся, — нахмурился Ерыга.

— Какая тебе в них корысть? В бабки на том свете играть? — хмыкнул Десняк.

— Не твоя забота, — оборвал Ерыга. — Прошу закопать, а последняя воля — закон, сам знаешь!

— Какой такой закон? Кому? Мне? — жестко усмехнулся Десняк. — Нет здесь надо мной закона! Мой сундук — захочу и сожгу, и пепел по Чарыни пущу!

— Да что ж ты за злыдень?! — запричитал призрак. — Дочь любимую обесчестил, а теперь отца в корень извести хочешь!

— Как это «в корень»? — насторожился Десняк. — Что еще за корень такой?

— Что, не слыхал? — простодушно удивился Ерыга. — Я думал, ты все знаешь!..

— Слыхать-то слыхал, — уклончиво сказал Десняк, — одни одно болтают, другие — другое, в книгах на этот счет тоже много всякой чепухи понаписано…

— Что там написано? — насторожился Ерыга, бегло оглядев темные полки вдоль стен каморки.

— Много чего, — сказал Десняк. — Долго рассказывать…

— Я не спешу, — сказал Ерыга. — Начинай!

Он ухватился руками за лодыжки и, поочередно уложив их на бедра, завязал ноги в широкий крестообразный узел. Затем выпрямил позвоночник, прикрыл костлявыми кистями бугристые колени, поднял череп и уставился в лицо Десняка глубокими темными глазницами.

— Начинай! — почти повелительно повторил призрак. — Мне спешить некуда!

Мягкий изумрудный свет обволакивал и смягчал его черты, размывая зубчатые черепные швы и окружая мерцающими ореолами темные провалы носа и глаз. Но если в носовом треугольничке еще тлела светлая лучистая точка, то обе глазницы были просто черными бездонными провалами, готовыми, казалось, поглотить весь свет мира. Десняк медленно покрутил головой, делая вид, что рассматривает корешки книг, глиняные таблички, берестяные и папирусные свитки, связки бечевок, густо унизанные узелками, и вдруг осознал, что весь свод знаний, по крохам собираемый им уже много лет, не поможет высветить даже малую толику тьмы, наполняющей глаза призрака.

— Ты понимаешь, о чем просишь? — сказал он, глядя в эти бездны и с ужасом чувствуя на своих щеках легкие касания ледяного ветерка.

— Я-то понимаю. А ты? — холодно сказал Ерыга. — Если что забыл, встань, возьми книжку, подсмотри — я разрешаю! Не бойся, не трону, — добавил он, заметив нерешительность Десняка.

— Я не тебя боюсь, — медленно произнес Десняк, вглядываясь в синее окошко за плечом призрака. — Я боюсь, что ты не поймешь… Ты хоть нынче и бесплотная тень, но ведь, в сущности, как был хамом и неучем, так им и остался, ведь так?

— Ты мне зубы-то не заговаривай, — сказал Ерыга, — и кончай обзываться, а то на словах все культурно, — aut bene — aut nihil! — а как живого покойника увидел, так и понес: «Хам, неуч»! Небось как сам помрешь, так велишь каменную плиту на могилу положить, да еще выбить на ней что-нибудь эдакое: «Я не гасил священного огня!» Ханжи, трусы, лицемеры — знаем мы вас!

Призрак качнулся из стороны в сторону и тоненько захихикал, указывая на своего собеседника костлявым пальцем.

— Откуда про плиту узнал? — спросил Десняк. — И надпись как прочел? Ты ж неграмотный.

— Райна показала, она же и прочла, — сказал Ерыга, мгновенно оборвав смех. — Ты ведь ее не просто так пришел и взял, как псарь или кучер: подарят девке новый сарафан, а потом подол задерут! Нет, тебе одного тела мало было, тебе ее душа нужна была, потому и показывал ей диковинки, — вот, мол, какой я мудрец, так что заголяйся передо мной, девка, да еще за великую честь свое бесчестье почитай! А плиту напоследок приберег, клоун!

— Возлюбил я дочь твою, вот и стелился перед ней, как юнец! — нахмурился Десняк. — Отчасти, конечно, и дурака валял!

— А что раньше было: любовь или плита? — спросил Ерыга.

— Плита! — воскликнул Десняк. — Когда у меня позапрошлым летом желвак на спине выскочил, я ее тогда и заготовил на случай, ежели помру! Теха, однако, его кнутом срубил, углем прижег, яма между ребрами осталась, а я — живой! Хотел плиту на куски расколоть да каменку в бане обложить, а потом жалко стало: все одно помирать, так пусть лежит — ей срок все равно придет!

Десняк скорбно поджал губы и с покорным видом скрестил руки на груди.

— Выходит, сам перед собой представлялся, — усмехнулся Ерыга. — Клоун и есть!

— Страшно мне, — вдруг прошептал Десняк, глядя в его темные глазницы. — Тебе легко говорить, ты уже там, а я еще здесь, — понимаешь?