«Убила бы стервеца!» — со злостью подумала девушка и шмыгнула носом, будто сглатывая накатившие слезы.
Пока обережница боролась с полыхающим в груди гневом, Копыл под бдительным надзором Храна принес из саней к костру свою котомку, ослабил и распустил горловину, открывая содержимое. Добра там было небогато: рубаха, порты, оборы, моток веревки и… Смиров перстень.
Увидев, как вытянулось лицо мужчины, Лесана поняла, что перстень стал для него такой же неожиданностью, как и для всех прочих, стоящих вокруг.
— Ну, что? Что там? — спросил Лют, незряче озираясь и ожидая ответа хоть от кого‑нибудь из замерших в молчании видоков.
— Перстень… — невозмутимо ответил Тамир.
— А то, — довольно ухмыльнулся оборотень. — Давай, Копыл, мою куну!
— Не знаю, откуда он тут! — яростно выкрикнул вор. — Я не брал!
Лесана, в общем‑то, была склонна ему верить. И волколака от этого хотелось прибить ещё пуще. Девушка взглянула на Тамира, но взгляд того был задумчив и устремлен не на Люта, который затеял безобразную свару, а на троих мужиков, против коих он исполчился.
— Пусть снимет кушак, — сказал Тамир. — Пусть все трое снимут. И покажут, что у них там.
Хран угрюмо кивнул. Вор добро носит вшитым в пояс или полу одёжи — все знают.
— Разоблачайтесь, — приказа ратоборец. — До посадника мы тянуть не будем.
Копыл пошёл белыми пятнами, а руки, когда он тянулся к опояске, дрожали так сильно, что становилось ясно — не холод тому виной.
В кушаке у мужчины нашлись кольца, перстни, монеты, непарные привески с девичьих венцов, серьги. Всё — видавшее виды, ношеное, а на серьгах и вовсе чернела запекшаяся кровь…
— Откуда богатство? — хмуро спросил обережник.
— Купили, — огрызнулся Копыл.
— Вот об том посаднику завтра и расскажешь. До заката уж в Старграде будем. А пока, говори, откуда едете.
Копыл недобро молчал. Его спутники тоже.
— Я таких, как вы, повидал, — спокойно сказал вой, доставая веревку. — Сперва в один город сунетесь — там по ярмаркам да подворотням народ щиплете, потом — в другой… наворованное сбываете, кутите и снова в путь. Отбегались. Старградский поруб вас заждался.
С этими словами Хран быстро и с понятием ощупал лихоимцев, избавляя их от ножей и кошелей, затем спутал всем троим руки за спинами, после чего отвел к себе в сани, а сам устроился у камелька. Подремать ему нынешней ночью уже не удастся. Будет воров караулить.
— Ловко ты их, — похлопал тем временем Люта по плечу Смир, отводя в сторону.
— Ловко… — пробурчал со своего места обережник. — Что ж до утра‑то тебе не терпелось, парень? Не мог при свете дня обличить? И морду бы бить не пришлось. Указал бы просто, а я проверил. Хоть бы выспались спокойно…
У Лесаны не было звериного слуха, оттого она не разобрала, о чём говорил купец с оборотнем. Только видела, что Смир очень благодарен. Он тряс Люту руку и улыбался во все зубы.
Поэтому, когда волколак забрался в сани, веяло от него самодовольством и натешенной гордыней. Тамир хмыкнул, но по своему обыкновению ничего не сказал. Повернулся на бок и уснул. Лесана подивилась его равнодушию. В ней‑то всё клокотало! Тем паче, случившееся мало — помалу собиралось в единый образ.
— Ты нашёл тогда кольцо! — зашипела девушка и вцепилась оборотню в плечо. — Нашёл! Нарочно сказал, будто нет, чтобы наутро все отправились искать. И они тоже пошли попытать удачи! А пока ходили, ты подбросил перстень в заплечник Копылу! Я видела, ты слонялся вдоль саней!
— Ты видела, что я слонялся или, что подбросил? — спокойно и совершенно серьезно поинтересовался Лют. — Ты видела, что я нашел перстень? Видела его у меня в руках?
— Нет, но…
— Тогда нечего брехать, — сказал он.
— Почему ты это сделал? Ты ведь закусился с этой троицей ещё вчера. Что вы не поделили?
— Сними повязку.
— И не подумаю! Отвечай!
— Не снимешь, не отвечу.
Скрипнув зубами, она сорвала с него полоску замши, выдрав вместе с этим ещё и несколько волос, что запутались в узле. Оборотень зашипел.
— Говори!
В темноте свернули зеленью глаза.
— Что тебе сказать?
— Зачем ты подбросил перстень?
— Я ничего не подбрасывал, — ответил Лют. — Копыл сам его нашел, просто не успел в пояс спрятать, вот и бросил в мешок. Он ведь не думал, что станут обшаривать, а выгоду упускать не привык. Перстень‑то, поди, ценный?
Лесана вспомнила тяжелое искусно сделанное серебряное украшение.
— Ценный…
— Ну вот. Я лишь слышал, как он говорил об этом своим дружкам. Сказано ж тебе — у незрячих острый слух.
— Но он был удивлен!
Оборотень зевнул:
— Ещё бы. Он живёт обманом. Потому умеет обманывать сам.
Девушка бессильно замолчала, а потом с прежним напором спросила:
— А ударил ты его за что?
— За вчерашнее. Ну, и чтобы разозлить.
— Да что же он такого вчера сделал? — удивилась Лесана, вспоминая, как ржали накануне трое дружков и как осеклись, когда к ним подошел Лют.
— Этого тебе знать не надо, — невозмутимо ответил волколак. — За вчерашнее и всё.
Собеседница раздосадованно зашипела:
— Скажи толком!
— Я тебе всё уже сказал. Я слышал, что они говорили про найденный перстень, а допрежь того другие их разговоры слышал, которые не слышали вы.
— Над кем они вчера смеялись? — не желала сдаваться обережница. — Над тобой? Они смеялись, что ты слепой?
Лют рассердился:
— Что ты ко мне прилипла опять со своими вопросами? Стал бы я их бить, если бы смеялись надо мной.
— Тогда над кем?
— Отстань! Я ведь не знал, что можно подойти к Храну и шепнуть, мол, обшарь их. Думал, не поверит. Да и с чего бы? А он, видишь, и сам к ним присматривался. Мне же всего‑то хотелось помочь Смиру, который неплохой мужик.
— Не понимаю, почему ты вдруг воспылал справедливостью? — удивилась Лесана. — Ведь ты ни слова не говорил о них плохого до вчерашнего дня. Что там случилось между вами?
— Как же ты мне надоела, — искренне сказал Лют. — Ничего не случилось. От их добра пахло засохшей кровью. Противный запах. Да и сами они… воняли. Я просто ждал удобного случая. Давай спать.
— Скажи честно — ты не подкидывал этот перстень?
Пленник вздохнул:
— Ты уймешься или нет? Какая разница, что я скажу, если ты всё равно не веришь? Подумай вот о чём: как давно ты их знаешь? А меня?
Девушка промолчала, не ведая, как добиться от него искренности. В том и беда, что она знала Люта. И давно поняла — услышать от него правду, всё равно, что дождаться от ворона соловьиных песен.
