Послышалось пение: сильный мужской голос выводил зажигательную мелодию. Это был Аретино, он пел ренессансную версию гимна Армии Спасения. Остальные — Квентин и Киска, Корнглоу и Леонора, сэр Оливер и мать Иоанна, Родриго и Крессильда — подхватили припев. Они тесным кружком обступили борцов и подбадривали Аззи. Демон подумал: как глупо его подбадривать, он ведь ничего не может поделать с этим существом из темной пучины невероятного.
— Не умирай, — сказала ему Илит. — Если ты уцелеешь, Ананке устоит. Тебе хватило мужества доиграть пьесу. Сражайся же до конца!
— Ладно, немного греко-римской борьбы, — решил Безымянный, принимая форму, отдаленно сходную с человеческой. — Не на жизнь, а на смерть. — И он стиснул Аззи мертвой хваткой.
Тогда Квентин закричал:
— Ты не можешь его убить!
— Это почему?
— Потому что он — мой друг.
— Молодой человек, вы и не представляете, насколько уязвима ваша позиция. Я — Пожиратель Душ, мой мальчик. В частности, ваша душа станет засахаренной вишенкой на взбитых сливках, которые я сделаю из этого глупого демона.
— Нет! — И Квентин пятерней ударил Безымянного по башке. Сверхбожество вскинулось на задние колеса, оскалило зубы, и Киска ударила его в солнечное сплетение. Безымянный рухнул на окровавленный песок. На ринг, потрясая копьем, выскочил сэр Оливер и с помощью матери Иоанны поразил Безымянного в глаз.
— Ну, это слишком, — сказал Безымянный, когда копье прошло сквозь его голову, и он умер.
В небесах над амфитеатром появилась Ананке. Старушка ласково улыбалась.
— Славно, детки! — вскричала она. — Я знала, что в трудную минуту вы объединитесь.
— Так вот ради чего ты это затеяла! — воскликнул Аззи.
— По многим причинам, мой сладкий, — отвечала Ананке. — Всегда есть причины для причин, и даже причину причин при внимательном рассмотрении можно разложить на составляющие причины. Не старайся в них вникнуть, мой друг. Вы все живы.
И они закружились в танце, держась за руки и отрываясь от земли. Быстрее и быстрее они летели — все, кроме…
Аретино вздрогнул и проснулся. Сел на кровати, выглянул в окно. Над Венецией сияло солнце. Рядом с постелью лежала рукопись — «Легенда о золотых подсвечниках».
Аретино вспомнил, что видел чудесный сон. Таково одно объяснение.
Другое объяснение: Аззи сумел сохранить Венецию в лимбе.
Аретино выглянул в окно. Мимо шли люди, среди них — Корнглоу и Леонора.
— Что творится? — крикнул Аретино. Корнглоу поднял голову.
— Держись, Аретино! Говорят, монголы уже на подступах к городу!
Значит, Венеция обречена. Коли так, все в порядке. Осталось разыскать тихое местечко и продолжить работу над пьесой.
Аретино проснулся чудесным погожим утром и понял, что видел этой ночью странный сон: будто к нему приходил демон и заказал пьесу. Пьеса была про паломников и золотые подсвечники, и концовка так возмутила вселенские власти, что они обрекли Венецию на разрушение. Но затем Ананке смилостивилась над городом, вырезала и отправила в лимб временной отрезок, на котором действовал демон. И вот он, Аретино, проснулся в Венеции, в реальном мире.
Поэт встал и огляделся. Все выглядело, как обычно. Интересно, подумал он, что стало с другой Венецией, в лимбе?
Фатус немного обеспокоился при вести, что в лимб прибыл целый новый город. Лимб вмещает разные области, как реальные, так и никогда не существовавшие. Сад Гесперид соседствует здесь с Артуровским Камелотом и затерянным городом Лисом.
Новый город оказался Венецией, Венецией Гибнущей, и Фатус пошел прогуляться по улицам, дивясь их красоте. Горожане не знали, что все меркнет, умирает, чтобы возродиться на следующий день. Фатус шел и шел, видел смерть и умирание и радовался живости сцен. Каждый день все начинается снова. Он понял, что не может предупредить людей, сказать: не бойтесь, завтра все начнется по новой. Однако люди не стали бы его слушать и потому жили в постоянной тревоге, вступая в каждый новый день словно в первый раз.
Фатус нашел влюбленных, Корнглоу и Леонору. Какой радостью было видеть этих двоих, для которых жизнь и любовь — постоянное открытие и постоянное блаженство. Подите и научите других, сказал он им, но они только рассмеялись. Жить так просто, сказали они, и нечему тут учить.
Фатус вернулся в свой замок и, глядя на собрание древностей, задумался, чего ждать дальше.
В Венеции, той, что осталась в лимбе, Корнглоу и Леонора говорили об Аретино.
— Интересно, напишет ли он свою пьесу?
— Может, и напишет. Но не настоящую. Настоящая — это та, где мы умираем каждую ночь и возрождаемся каждое утро. Надеюсь, ты не боишься смерти, любовь моя.
— Разве что самую чуточку. Но ведь завтра мы оживем, правда?
— Я в это верю. Тем не менее умирать все равно будет страшно.
— А мы обязательно умрем сегодня?
— Этой ночью вся Венеция погибнет. Застучали копыта. Всадники в городе. Монголы!
Корнглоу сражается мужественно, однако его пронзают копьем. Монголы пытаются схватить Леонору, но она куда проворнее — не родился еще монгол, что догонит дочь эльфов. Она бежит по улицам, бросается в воду, плывет от города. Волны высоки, стены рушатся, Венеция в огне. С минуту Леонора смотрит, но силы уже на исходе. Это первая ее смерть, и, хотя Леоноре трудно, она знает, что справится. Волны смыкаются над ее головой.
Аззи стиснуло исполинской рукой. Все почернело. Когда он очнулся, на лбу его лежала прохладная ладонь. Демон открыл глаза.
— Илит! Что ты тут делаешь? Я не знал, что у демонов и ведьм есть жизнь после смерти.
— Так вышло, что мы с тобой оба живы.
Аззи огляделся. Он лежал в Дружеской Таверне лимба, на нейтральной территории, где встречаются духи Добра и Зла.
— Что сталось с Венецией?
— Благодаря тебе, Ананке сумела ее спасти. Мы все должны сказать тебе спасибо, Аззи, хотя, боюсь, ты еще наслушаешься гадостей. Совет Зла намерен объявить тебе выговор за всю эту затею. Но мне ты по-прежнему дорог. Боюсь, я неисправима.
Аззи взял ее за руку.
— Дочь Тьмы, — сказал он со слабой улыбкой, — мы с тобой схожи.
Илит кивнула, улыбнулась, стиснула его пальцы.
— Знаю, — сказала она.
