Я почувствовал, что произойдет. Котенок с отвращением засопит, отвернется и пойдет дальше. Он не поймет того, что я хочу ему сказать. Моя волна рассыплется и уйдет в песок, оставив на поверхности лишь смутно угадываемое темное пятно. Мы не могли друг друга понять.
Я поднял голову.
Глаза его блестели, но это был не тот блеск, что минуту назад. Точнее, не совсем тот. Котенок стоял неподвижно и задумчиво смотрел себе под ноги. Бесконечно одинокая статуя на песке. Призрак необитаемого острова. Котенок, к тебе можно лететь много световых лет и все равно быть бесконечно далеким от тебя. Ты — свет на горизонте. К тебе нельзя прикоснуться потому что ты всегда будешь где-то там. Там, куда я не смогу придти, даже если идти придется всю жизнь. Может, поэтому меня к тебе и тянет, Котенок. Я хочу дойти. Может — чтобы понять тебя, может — чтобы понять себя — такого, каким когда-то был. Может, мне вообще это не надо. Я не знаю. Но я хочу дойти. И увидеть. Дай мне шанс. Высвети лунную дорожку в ледяном и черном океане. Я попробую пройти по ней. Всего шанс…
Он молчал. Кусочек вечной пустоты, замороженная капелька вечности в теле человека.
И тогда я сделал то, чего не должен был сделать. То, что должно было все разрушить.
Я просто подошел к нему и обнял. Одна рука — сзади на талию, другая — через всю спину. Его правое ухо вдруг оказалось перед моим носом, густые ресницы дрогнули… Непослушные волосы легли на мою щеку, от них пахло знакомо и запах этот мог быть похожим на корицу, а мог быть похожим на миллион совсем других запахов Вселенной.
Это было самым глупым и самым ужасным из всего, что я вообще мог сделать в этой ситуации.
Мысли пришли гораздо позже, они не поспели за руками. А пока они шли, я держал в объятьях немного дрожащее маленькое тело и чувствовал, как колотит меня самого, колотит изнутри. У меня было ощущение, что я держу готовую взорваться бомбу.
Это было самоубийственной глупостью, это было безумием. Может, поэтому я так и сделал.
Я всего лишь хочу дойти…
Он ничего не сказал. Шмыгнул носом, на секунду прижался щекой к моему плечу, шевельнул шеей и резко высвободился. Не так, как сделал бы, если б хотел ударить. Просто потянулся в сторону. Я выпустил его.
— Котенок…
Он дрогнул. Совсем чуть-чуть. Встряхнулся, словно только теперь осознал, что коснулся меня, помотал головой. И сказал совершенно безэмоционально:
— Не прикасайся ко мне. Я понимать тебя.
Я все еще чувствовал его, кожа предплечья еще помнила его дыхание, едва теплое. И запах его волос…
«Проклятье, — подумал я тоскливо, стискивая зубы до боли в висках, — Неужели…»
Я почувствовал себя отвратительно. Лоб покрылся болотной влагой.
Мы пошли обратно к костру — он впереди, я в нескольких метрах позади. Чтобы не смотреть ему в спину, я смотрел вниз, на его аккуратные ровные следы с глубокими узкими вмятинами пяток и едва заметными отпечатками пальцев.
Он сел там, где сидел, осторожно отставив пустые консервные банки. Я устроился по другую сторону костра. На песке лежал бокал, на донышке которого осталось немного вина. Я поднял его, размышляя, стоит ли его вылить или просто долить из бутылки.
— Дай, — неожиданно сказал Котенок. И протянул руку, уверенно, будто бокал должен был сам, подчиняясь невидимой, но послушной силе, перелететь по воздуху.
— Ты хочешь вина? — на всякий случай спросил я.
— Вино, да.
— Оно крепкое.
— Дай.
Я протянул ему бокал, солнце весело сверкнуло на его краю и словно растворилось в вине. Котенок осторожно принял его, посмотрел мельком сквозь стекло на солнце и одним глотком проглотил его.
— Все, — сказал он также безэмоционально, возвращая его.
Я с удивлением покрутил в руках бокал, глядя на багровые потеки. Налил себе, но пить не стал, поставил на грудь, придерживая чтоб не упал. Чувство холода под ребрами прошло, на смену ему пришло что-то другое, но разобраться в нем было решительно невозможно.
— Понравилось?
Он неопределенно сощурился.
— Налить еще?
— Нет.
— Ну ладно. Еще часик полежим, думаю. Потом двинем обратно. Солнце спадет, будет не так душно.
— Да.
— У тебя есть родственники? — спросил я, все также глядя на вино.
Он непонимающе уставился на меня, ресницы дрогнули.
— Родственники, — повторил я, — Родители, братья, сестры… Родственники. Родичи.
— Родичи, — он помолчал и медленно покачал головой, — Нет.
— Они погибли?
— Да.
— Ясно… Извини. Имперские войска?
— Да.
— Извини.
— Это был не ты, — Котенок сорвал травинку, взял ее губами.
— Наверно. Я тоже сражался против кайхиттенов. Давно и случайно. Так вышло.
Он смолчал. Потом вынул изо рта травинку, подозрительно ее осмотрел и отбросил в сторону.
— А ты? Твои родственники?
— У меня их нет, — сказал я просто. Вина уже не хотелось. Оно стояло на моей груди как памятник на могильной плите. Наверно, это и был тот памятник, который я заслужил.
— Тоже погибли?
— Почти. Мать погибла через два года после моего рождения. Редкая болезнь, у нее была предрасположенность…
Отец фактически отрекся от меня. Брат погиб двадцать два года назад.
— Он был воин?
— В нашем роду все были воинами. Он был старше меня… На четыре года всего. Котенок внимательно посмотрел на меня.
— Он погиб в бою?
— И да и нет, — я сам удивлялся, как легко даются слова. Они срывались с языка одно за другим, звенящей цепью.
Одно звено тянуло за собой другое, — Он был в свите одного генерала.
— Штаб, — немного разочарованно сказал Котенок.
— Да. Флагман, на котором он был, наткнулся на старую мину неподалеку от Юпитера. Старая мина времен предыдущей войны. Может быть, даже наша. Просто кусок металла с устаревшей и барахлящей начинкой. Космический хлам. Их вылавливали тысячами. А та осталась… Просто несчастный случай.
— Мина… — эхом повторил он.
— Она ничего не могла сделать флагману, это был один из лучших кораблей того времени. Гордость имперского флота. Один из самых дорогих кусков металла с человеческой начинкой в нашей истории. Он один стоил целого флота. Он мог выдержать сотню таких мин.
Я отпил вина, не приподнимая головы. Оно побежало тонкими ручейками по уголкам губ, защекотало шею. Я смотрел в небо и видел редкую сетку ветвей и усталый, обложенный облаками, шар солнца. Он спешил закатиться за край неба.
— Ему просто не повезло. Мина попала на стык двух отсеков. Потом выяснилось, что там во время последнего планового ремонта была незначительно повреждена обшивка. Этого никто не знал. А кто знал, тот молчал. Система безопасности отказала, сейчас уже нельзя сказать, почему. Возможно, неполадки с силовой установкой. Она не могла пострадать, она была надежно спрятана и продублирована, но… Вся информация об аварии была засекречена. Даже для нас. Отец смог отыскать что-то, но мало. Вахтенный офицер, отвечающий за живучесть палубы, погиб в первые же минуты. Многие из рядовых вышли в свой первый межпланетный поход. Вчерашние юнкера, отличники учебы, как они, небось, гордились тем, что попали на флагман. Этот корабль не собирался в бой, всего лишь небольшой учебный поход внутри системы. Практическая проверка после ремонта, новый экипаж… Это были учения, никто не думал, что у орбиты маленькой планеты их ждет такая старая штука… Разгерметизация сразу двух отсеков, повреждения обшивки еще на двух. Пожар во внутренних помещениях, отказ системы охлаждения у одного из реакторов. Пожар на корабле — это страшная вещь.
