— Что? Нет! Какие глупости. Я не исчезала. Я… я…
— Как ветер, вжих и пропали, — рисуя в воздухе завитушки, восхищался Харм.
— Малыш, не спеши, давай подумаем вместе. Такого быть не может.
Харм улыбался, он чувствовал волнение и сквозь пелену всеобщего напряжения шепотом спросил:
— Вы, что — мечтатели?
Галахан сидел на парапете и, свесив ногу, размахивал ей. На другую, согнутую в колене, он опер свой неестественно гладкий, почти юношеский подбородок. Несколько часов он просидел неподвижно, от чего согнутая нога давно посинела. Ядовито-желтый костюм, а именно: плотно облегающие шорты до коленной чашечки и такой же обтягивающий жакет с коротким рукавом, туго сжимали молодое мужское тело. Неудобное одеяние и узкая обувь будто напоминали Галахану о том, что он все еще жив и способен чувствовать. Жаркий ветер с привкусом гниющей помойки колыхал кучерявую шевелюру цвета высушенной на солнце травы. Впрочем, шелест прядей напоминал шуршание скошенной соломы.
Молодой человек насвистывал нескладный мотив, и кое-кто из местных обитателей ему подвывал. Суета у подножия его обиталища сейчас не касалась его слуха. Он размышлял, скучал и без интереса водил по опостылевшему ландшафту своими странными глазами. Его аномально рыжий зрачок, заключился в черную радужку, отчего глядя на Галахана, становилось не по себе. Взгляд не отражал эмоции, и поэтому, казалось, саму человечность поглотила бездна червоточины его глаз.
Бледнокожий, худощавый юноша переключился на свои ладони. На глянцевой поверхности давно исчезли линии, стерлись узоры начертаний жизни и ее вероятных вариантов.
Он потер руки — идеальное скольжение. Галахан улыбнулся и схватил лежащий рядом арбалет, стал прицеливаться. Изучив местность и, не обнаружив ничего нового, он положил блестящее серебром оружие на место.
Боль в ноге стала невыносимой, и Галахан свесил ее, резко потряс, помогая крови заполнить сосуды.
— Давай, наслаждайся, — обратился он к своей конечности.
Дождавшись, пока боль немного утихнет, мужчина поднялся на ноги и заметил: в смуглое небо вползла огромная бурая масса. Она походила на лениво перетекающую лаву, замедляющую ход от истощения своего внутреннего пламени. Однако по странным законам этого мира бурлящая масса оставалась в воздухе. Тучу заметил не только он. Долина наполнилась воем, писком, шипением.
— Уже пора? — хмыкнул Галахан, и в этот момент от тучи стали отделяться капли.
Набирающий силу дождь насыщал буро-синюю долину. Смесь необходимых для жизни аминокислот, белков и полисахаридов в водяном коктейле орошала неземной ландшафт. Стремительно теряя объемы, громадина неожиданно лопнула. Галахан зажал кулаки. Обрывки тучи неуклюже плюхнулись на землю. Под весом лоскутов в почве образовались выбоины, а громадного лося, несколько гиен и пятнистую рысь раздавило.
Галахан сплюнул от представшего зрелища и поморщился:
— Ну вот, опять…
Разрывы в почве заполнились лиловой жидкостью. Находящиеся неподалеку животные стали падать. Казалось, в расщелины устремилась сама их жизнь. Галахан махнул рукой, и порезы, хлопнув, сомкнулись. Жидкость фонтаном выстрелила вверх. Некоторые твари постепенно пришли в себя, другие остались неподвижны. Хозяин досадно выпалил:
— Ведь так умно все задумано… когда же механизм достигнет совершенства? — он придавил нос ладонью и, закрыв глаза, потер указательным пальцем переносицу. — Надо больше пробовать перемещаться…
Пока Галахан разговаривал с самим собой, сотни несчастных созданий слизывали выпавшую жидкость в попытке, хоть как-то, утолить голод и жажду. Вросшие в землю лапы животных не позволяли им свободно передвигаться по просторам мрачного мира скорбного мечтателя. Гиены трепыхались в своих оковах, раздираемые запахом свежей плоти убитых животных. Манящие обрубки мяса и вывороченные внутренности источали аппетитный аромат, но дотянуться до них не было возможности, и оттого голод душил плотоядов еще сильнее.
По замыслу Галахана, питание животные получали из почвы. Небесный коктейль, омывая долину, должен был утолять потребности зверья. Однако физиология местной фауны во всем повторяла строение существ из других миров, близких к земным созданиям. Такое устройство жизни еще называли «классический образ», за то, что он чрезвычайно походил на строение человека.
Хищникам, привычно перемещаться в поисках добычи, а травоядным — резвиться на просторах дивных полей с сочной зеленью. Здесь и те, и другие, вросшие лапами в землю, существовали бок о бок. Они словно отростки единой системы кровеносных сосудов занимали свое место. Каждый, именно там, где когда-то оставил их Галахан.
Наличие пищеварительных органов, обоняния, настроенного на поиск пищи, зубов, но самое главное инстинктов, противоречило природе странного мира и поэтому никогда не давало местным обитателям чувства насыщения. Жизнь превращалась в многолетние голодные муки.
Травоядным повезло не больше. Они не могли питаться здешней растительностью, которая сплошь являлась декорацией. Леса и поляны не меняли своей формы, не были живы, в привычном смысле. Садовник однажды сформировал форму сада и на том его работа закончилась. Впрочем, чувство голода терзало и самого Галахана. Он не мог питаться, как хотел бы. Привычка, оставшаяся у него с детства среди людей, в Воллдриме, изводила его голодом не меньше, чем живые скульптуры мрачного мира. Но что поделать, если замысел превыше удовольствий?
Юноша в желтом костюме не мог себе позволить думать о мелочах, таких как еда. Тем более он всегда игнорировал дисциплину «живая энергия тела» на обратной стороне, на Изнанке. А теперь разбираться некогда. Есть люди в других местах, пока недосягаемых, достойные его мести!
Трепещущий перед самим собой, Галахан, нарек свой мир Галахирией. Многие годы он трудился в своей страшной лаборатории жизни. Еще в юном возрасте он открыл в себе талант воплощать свои мысли в любой реальности. Кажется, некоторые, подобному ему люди, называли себя «мечтателями». Что ж он был одним из них. Однако его идеи устрашали даже бывалых мечтателей. Когда иные обнаружили ужас, исходящий от Галахана, они попыталась вернуть юношу на правильный путь…
Перебирая губами и работая деснами, Галахан будто собирал во рту неприятные воспоминания. Скривившись, он сплюнул прямо на гладкую поверхность крыши и стал наблюдать. Желтоватая слизь запузырилась и стала двигаться. Вязкая субстанция медленно поползла по поверхности, затем поднялась на выступ парапета и, перевалив за край крыши, сползла по стене высотного здания. Добравшись до испещренной кровеносными сосудами земли, плевок на мгновение застыл, а потом стал раздуваться. Щёлк! и на его месте появился птенец. Его глаза скрывала серая кожа, а глазные яблоки выглядели неестественно большими для такой крохи. Грязно розовый птенец явился в мир абсолютно голым, без единого перышка. Он проморгался и сразу же принялся хватать клювом питательную смесь. Прямо на глазах из тела стали выступать белые, серые и черные перья, через минуту птенец превратился во взрослую кукушку. Галахан усмехнулся, взял в руки арбалет, прицелился и выстрелил. Силой выстрела птаху пригвоздило к земле, и она застыла.
