— Знаешь, волшебной таблетки от всех болезней у меня для тебя нет, увы.
— Понимаю и ничего такого не имею в виду.
— Тебе как раз должно быть неплохо — если у вас с монсеньором герцогом всё будет в гармонии, так и с хроническими заболеваниями тоже будет проще.
— Вот, в гармонии. Я уже не понимаю, как это, и не представляю. Гармония куда-то ушла, всё время вылезают острые углы. Мы тут прожили две недели на одной территории, и было неплохо, но я устала. Устала от того, что редко могу быть одна. Да, с ним бывает так, как ни с кем и никогда. Но я ведь и без него не умру, если буду знать, что он жив и благополучен, понимаешь?
— А он время от времени находит себе приключений, после которых нездоров и не вполне благополучен. Понимаю. Что поделать, тебе достался такой экземпляр.
— Да мы вообще какие-то сложные и непригодные для жизни с другими людьми, оба. Ни у него, ни у меня нет никакого положительного опыта, только желание — иногда. И соображения о том, что если у других бывает, то в принципе возможно. А я уже не верю, что и у других бывает.
Доменика допила из чашки насмерть остывший кофе.
— Знаешь, у других по-разному.
— Знаю. Полина и Валентин проводят вместе не так много времени, чтобы успеть друг другу надоесть. Жан и Женевьев — где-то так же. У неё работа, у него политика. Да и ты тоже — у тебя работа, у Фальконе бизнес. Вы часто встречаетесь дома?
— Да почти каждый вечер. Если я вдруг не осталась в больнице из-за какого-нибудь форс-мажора. Встречаемся, рассказываем друг другу — что у кого было. Про детей, про родителей и прочих. Смотрим вместе кино. Иногда пересказываем друг другу прочитанное, в книге или просто в сети. Ездим куда-нибудь. За столько лет уже как-то прорастаешь в другого, что ли.
— Но вы ведь не сразу вот так проросли!
— Конечно же, не сразу. Ты знаешь, как мы познакомились?
— Нет, я никогда не спрашивала и ни от кого не слышала.
- Я только начала работать, была зелёным ординатором у бабушки Донаты в больнице. Его привезли после аварии со сломанной ногой — там было что-то непростое, две машины и его мотоцикл. Я собирала ему эту ногу. Он, когда в себя пришёл, то всё поверить не мог, что такая соплюха его лечит. Я обижалась и говорила ему гадости, а Доната меня одёргивала всё время, что нельзя так с пациентами разговаривать. А я только отфыркивалась. Он ругался, что не хочет ходить на костылях, требовал, чтобы ему дали другого врача, который вылечит его быстрее, но тут уже Доната одёргивала его и предлагала разве что выписать совсем, и дальше пусть как знает. А я тренировалась на нём снимать боль — и неплохо научилась, надо сказать. Но я очень удивилась, когда он спустя какое-то время после выписки приехал сказать мне спасибо на своих ногах и новом мотоцикле. Сказал, что вдруг понял — я красавица и профессионал. Я пару недель его помариновала, а потом всё же согласилась на свидание, потому что хорош он был — не передать. Как Фабио сейчас, только лучше. И понеслось. А потом — здравствуйте, беременность. И дальше всё случилось очень быстро — сватовство, венчание и прочее. Я опомниться не успела, как оказалась с ним в одной квартире. А потом ещё и с младенцем. И только я к ним обоим — ну то есть к мужу и сыну — адаптировалась немного, как хрясь — новая беременность и новый младенец. Ладно, с младенцами помогали, было кому. И после Доменики я как смогла быстро вышла работать — ей полгода было. Я понимала, что сидя дома, потеряю всякую квалификацию, какой бы небольшой она к тому моменту не была. И так руки отвыкли, чувствительность утратилась. Сама понимаешь, каково это.
— И Фальконе ничего тебе не сказал? Не захотел, чтобы ты была дома под рукой?
— Так он что, зверь какой, что ли? Нет. А сказал бы — ну, значит, дальше бы мы жили как-то иначе. Но он сказал, что моё благо — и его благо тоже. И если мне надо — то пусть я иду и делаю. А за детьми есть, кому присмотреть.
— А как он воспринял твоё отличие от прочих нормальных людей?
- Он долго не знал. Пока в лоб не столкнулся. Нет, я не скрывала специально, просто не афишировала. Когда увидел и понял — пару часов помолчал, потом спросил, не запрятано ли у меня где-нибудь какой-нибудь шкурки, которую нужно сжечь, чтобы я его никогда не покидала. Ответила, что я из другой сказки. Но это было уже, не поверишь, когда Доменике исполнилось года три. После того разговора Фальконе сначала долго осторожничал, а потом сказал, что это — подарок судьбы, и он никогда не мог подумать, что ему бог пошлёт такую жену и таких детей. А взаимоподдержке мы научились даже и ещё попозже, годам к десяти совместным. Честно, сейчас мы почти что и не ссоримся. И реально понимаем друг друга с полуслова. И каких-то вещей, да, не делаем, если знаем, что это не понравится второму. Оба не делаем, поэтому никому не в напряг. И физически он меня до сих пор привлекает, как никто другой. Но это не мешает нам периодически ездить куда-нибудь в одиночку или спать время от времени в разных комнатах. В нашем случае это ничего не значит. Всё равно потом сползёмся вместе. А теперь, дорогая, готовься отвечать на личные вопросы, поняла?
- Ты много рассказала, я понимаю, что тоже должна что-нибудь в ответ.
— Это не про должна, это про другое. Скажи-ка, как ты предохраняешься?
Элоиза усмехнулась.
— Не поверишь, традиционным семейным способом. Дисфункция яйцеклетки.
— Не поверю, — Доменика покачала головой. — И что, ни одной осечки?
— Подумай, разве мимо тебя прошла бы моя беременность, хоть случайная, хоть нет? Я никому другому не доверю свой бесценный организм, разве что твоей дочери в последнюю пару-тройку лет, но к ней я тоже не приходила. Я именно что отточила процесс до рефлекса ещё в юности. Возможно, после стольких раз моя матка просто неспособна ничего удержать в себе?
— Не думала об этом, честное слово. Я пользуюсь, конечно, но уже начиная с некоего сознательного возраста. Когда я была юна, то теряла голову и забывала.
— Вот и Линни тоже однажды забыла.
— А ты, значит, нет, — Доменика оглядела Элоизу с какими-то новыми нотками во взгляде, — не забыла ни разу.
— Получается так.
— Впрочем, моя дочь тоже, видимо, с хорошей памятью.
— Мы с ней наиболее рациональны из всей нашей родни, — улыбнулась Элоиза.
— А что об этом думали твои партнёры?
— А мои партнёры об этом знать не знали. Кроме актуального. Это была моя личная дополнительная предосторожность.
— А… что сказал актуальный?
— Принял, как данность.
— И… ты никогда настолько не теряла головы?
— Видимо, к тому моменту, как я научилась терять голову, я настолько привыкла к этой обязательной процедуре, что голова в ней уже не участвует. В общем, забеременеть случайно ни разу в жизни не получилось. А определённо выраженного стабильного желания тоже не получилось.
— И тебе никогда не хотелось ребёнка, ни абстрактно, ни от какого-нибудь конкретного мужчины?
— Я несколько раз в жизни именно что абстрактно подумывала. Да и только. Возможно, в моей конструкции исходно что-то не так. У кого-то нет одной почки, а кто-то не думает о детях.
— Может и к лучшему, конечно, — Доменика по-прежнему была под впечатлением.
— Почему?
— Да потому, что почти все препараты, которые ты принимаешь постоянно последние тринадцать лет, при беременности противопоказаны.
— Да ладно, — не поверила Элоиза.
— А ты не интересовалась? Ну да, тебе зачем, — усмехнулась теперь уже Доменика. — А оно вот так. Почитай, просветись.
— Я верю, спасибо. И… что теперь? — почему-то Элоиза была уверена, что стоит ей только захотеть, и вопрос беременности решится достаточно быстро и беспроблемно.
— Ты же пыталась без таблеток?
— Да, максимальный срок — два месяца, потом ухудшение.
— Значит, радуйся своей способности мыслить трезво и сохранять голову на плечах. А что думает монсеньор герцог? Ему достаточно тех детей, которые у него уже есть?
