— Борис Иосифович, — мягко проблеял Осиновский. — Если ты не возражаешь, Глебушка, я бы очень хотел, чтобы ты называл меня Борис Иосифович. Будь добр, прояви уважение, хорошо? А что касается войн, то тут ты прав, да… Бодаться со мной тебе не позволило бы простое здравомыслие. Возможности у меня шире, Глебушка, да и связи получше, да… Хотя Перловский комбинат ты мне не уступил.
— Не счел нужным выдергивать его из своих списков, — отозвался Сухорукое. — Комбинат работает, дает прибыль, а ты бы выдавил из него все соки, Боря, да выбросил на помойку.
— Теперь все изменилось, Глебушка. — Если Осиновского и покоробила появившаяся в тоне Сухорукова фамильярность, то он никак этого не проявил.
— Тебя заставили измениться. А тогда у меня не было ни времени, ни желания заниматься твоим воспитанием.
Пальцы Феофана выбили на подлокотнике кресла короткую дробь. В дерзости Глеба не было лихости отчаяния, нервной выпендрежности или показушной грубости. Он не боялся Осиновского и не считал нужным скрывать от Бориса свое истинное отношение к нему. Это не увязывалось с теми наметками разговора, которые продумывали митрополит с Осиновским. По их глубокому убеждению, сам факт появления Бориса должен был заставить Глеба испугаться. Убеждение оказалось ошибочным.
— Глеб, — медленно начал Феофан. — Ты все не так понял…
— Глеб понял все правильно. — Осиновский почувствовал, что митрополит готов отступить, выругался в глубине души, но самообладания не потерял. — Ты, Феофан, сильный и известный человек и должен дружить с известными и законопослушными людьми, а не с бывшими уголовниками. Ты по праву займешь пост патриарха. — Темные глаза Бориса резко сверкнули в сторону Сухорукова. — И тебя, Глеб, рядом не будет.
Они нахально поставили «Мерседес» прямо посреди двора, пропустили мимо ушей предложение передвинуть машину в сторону, чинно уселись неподалеку, на маленькой лавочке, укрытой от дождя небольшим навесом, и одновременно развернули газеты. В отличие от охранников митрополита, которым уже доводилось видеть эту парочку, телохранители Осиновского вытаращились на Нара и Нура с большим удивлением. Лысые, ушастые, облаченные в одинаковые дорогие костюмы, они отличались разве что размерами да предпочтениями к прессе: здоровенный Нар углубился в «Спорт-Экспресс», а маленький Hyp небрежно листал «КоммерсантЪ».
Некоторое время телохранители молча изучали спутников Глеба, уделив особое внимание выдающейся комплекции Нара, а затем двое из них, тонкий, восточного типа, с быстрыми черными глазами, и плечистый, с грубыми, рублеными чертами лица, подошли к скамейке.
— Привет.
— Здорово, — немедленно отозвался Hyp. — Скучаете?
— Типа того.
— У меня еще пара журналов есть, — жизнерадостно поведал маленький. — Хотите?
— Не, — дернул головой тонкий. — Не надо.
— Хорошая машина, — протянул рубленый, кивнув на мокнущий под дождем «Мерседес». — Бронированная?
— Наверное, — пожал плечами карлик.
— А чего модель старая?
— Старая? — переспросил Hyp и ткнул локтем напарника. — Слышь, умник, чего у нас машина старая?
— А он не говорил, что нужна новая, — пробурчал Нар, не отрываясь от газеты.
— Хозяин не говорил, что нужна новая, — передал сообщение карлик. — Наверное, его все устраивает.
— Жадный?
— Э-э… — Hyp сосредоточился, пару секунд старательно хмурил брови, шевелил губами, но, сообразив, что без помощи не обойтись и на этот раз, вновь ткнулся в бок Нара. — Слышь, умник, хозяин у нас жадный?
— Расчетливый, — коротко отозвался гигант.
— Расчетливый, — улыбнулся карлик.
— А вы при нем няньками, что ли? — Тонкий, скользнув презрительным взглядом по Нуру, переключил уважительное внимание на скалоподобные плечи Нара.
На этот вопрос маленький ответ знал.
— Он нянька, — Hyp коротко кивнул на напарника. — А я гувернантка.
И, всем своим видом показывая, что разговор окончен, вновь углубился в газету.
— Это тебе не по зубам. Патриарх слишком много значит для страны, для народа, для власти, чтобы решение о его избрании мог принять бывший полковник КГБ.
— Даже так? — Сухоруков посмотрел на Осиновского с легким интересом.
— Да, Глебушка, именно так. Или ты думал, что я неспособен сложить два и два? Поверь, я немножко знаю о твоих подвигах. И о том, что ты считаешься погибшим. И о тех деньгах, которые ты выудил из Комитета государственной безопасности. Я знаю все. Прикинь, в живых осталось достаточно много людей, которые с большим интересом узнают о твоем чудесном воскрешении. Тебе это надо?
— А твой богопротивный Союз мы в два счета предадим анафеме, — поддакнул успокоившийся Феофан. — Виданое ли дело — костры для еретиков в наши дни?!
— И построишь свою предвыборную агитацию на борьбе с Курией?
— Гениально, правда? — улыбнулся Осиновский и скромно добавил: — Я придумал. Инструмент, созданный, чтобы привести кого-то к власти, мы задействуем принципиально по-другому. Статейки о возрождении черносотенства, о свободе совести… пара уголовных дел против твоих проповедников… я слышал, что они жгли наркодилеров?
— Ага, — подтвердил Феофан.
— И разгром научного центра припомним. Посадим кого-нибудь за это.
— Нехорошо вставать на пути прогресса, — согласился митрополит. — Церковь не должна препятствовать развитию общества.
— Попросим поддержки у хороших людей: неодобрение действиями Союза выразит главный раввин, а там, глядишь, муфтий подтянется… В общем, Феофан окажется единственной фигурой, способной удержать церковь от воинствующего радикализма.
— Люди вас не поймут, — как-то робко произнес Сухоруков. — Союз действует в их интересах.
— Люди поймут то, что им скажут, — махнул рукой Осиновский. — А вот тебе мы информационные каналы обрубим.
— И через неделю о Курии забудут.
— Людям нужна вера и сильная церковь, — тихо обронил Глеб. Обронил скорее для себя, чем в противовес словам Осиновского.
— Для чего? — поинтересовался Борис. — Людям нужна просто церковь, и я ее им дам.
— Мы, — поправил компаньона Феофан.
— Скорее даже ты, Фифа, — рассмеялся Осиновский. — Только ты. Я всего лишь друг. — Он холодно посмотрел на Сухорукова. — У тебя нет шансов, Глебушка, поверь. Эксклюзивного доступа к телу патриарха не будет: слишком много сильных людей не заинтересованы в этом. Да и один ты не выстоишь.
— Предлагаешь договориться?
— А почему нет? Чем больше я о тебе узнавал, тем большим уважением проникался. Ты умен, ловок, у тебя есть хватка. В нашей команде ты не затеряешься. Надо только научиться жить в коллективе.
