Полуголые красотки, сидевшие за столом напротив, хрипло засмеялись и закричали низкими голосами:
— Пашет! Пока не разыщешь Ночного Губителя и не получишь за него деньги, к нам даже подходить не думай!
— Где Ночной Губитель? — заорал Пашет и потряс в воздухе бледными крошечными кулачками. — Покажите мне Губителя, и я сам сверну ему шею, а потом отволоку холодный труп герцогу Фредегару. Где Ночной Губитель? Где? Где? Где?
Пьяный оборванец вскочил со скамьи и выкрикивал этот вопрос, поворачиваясь из стороны в сторону. Неожиданно взгляд его упал на киммерийца, и Пашет осекся. На его небритом лице появилась гримаса удивления, хмельные блестящие глаза выпучились, и он вопросил:
— Чужестранец, а ты, случайно, не Ночной Губитель?
Мощные челюсти Конана продолжали равномерно размалывать баранину, и ни один мускул не дрогнул на его лице, хотя все внутри словно стянулось в тугой узел. Пьяный гомон в зале стих, когда слюнявые губы пьяного коротышки выговорили громкий вопрос, и все с интересом стали наблюдать, чем закончится дело.
Конечно, варвару ничего не стоило разорвать этого прощелыгу на две части, но он даже бровью не повел. Равнодушно скользнув взглядом по фигуре оборванца, он все внимание сосредоточил на бараньем бедре, и крепкие мощные зубы принялись дочиста обгладывать аппетитный хрустящий хрящ.
От холодного взгляда киммерийца с разошедшегося Пашета, судя по всему, на время даже хмель слетел. Он словно разглядел, к кому посмел так обратиться, поэтому судорожно сглотнул и поспешно повалился на скамью.
Через мгновение над низким залом снова повис пьяный гомон, точно он и не прекращался. Единственным способом: доказать, что ты не Ночной Губитель, было бы самому поймать его, усмехнулся про себя Конан. Конечно, этим имело бы смысл заняться, да вот только времени у него нет: сегодня ночью придется покинуть Херриду. Стоит только подождать до утра, и все останется в прошлом. В открытом море нет никаких губителей и герцогов с их вознаграждениями…
По-прежнему его воображением владела идея морской вольной жизни. Что же, не получилось начать ее в Херриде, так неподалеку лежат Барахские острова. Каких только там не встретишь кораблей! Быстроходные галеоны, юркие маневренные галеры, основательные барки с прямыми парусами… Да найдется ли равнодушный, который, поглядев на них, не пожелает немедля отправиться в путь и укротить непокорную морскую волну?
Миска его была уже почти пуста, и варвар задумчиво изучал ее дно, занятый собственными мыслями. Неожиданно он почувствовал, что кто-то словно едва коснулся его волос, и резко вскинув голову, Конан поймал на себе пристальный взгляд. Какой-то мужчина внимательно разглядывал его и сразу отвел глаза, делая вид, что бесцельно смотрит в грязный потолок.
Внешность его не понравилась киммерийцу. Кому придется по душе, когда тебя изучает человек с замотанным наглухо лицом? На голове у него виднелось что-то вроде вендийского тюрбана, только его нижний край не заканчивался на лбу, а спускался ниже, закручиваясь спиралью вокруг головы, оставляя лишь узкую прорезь, в которой сверкали внимательные глаза.
В этом квартале каждый одевался, как мог. Никому, разумеется, и в голову не приходило следовать моде, как молодые богачи из Верхнего города. Грубые туники да мешковатые штаны, безрукавные кофты да башмаки с толстыми подошвами — все это носилось годами, ведь ткани были очень дорогими, особенно привозные, из дальних краев.
Поэтому если человек наглухо заматывал свое лицо, значит, так ему было больше по душе. Кто-то покрывал голову остроконечным капюшоном, кто-то носил войлочную круглую шапку, напоминающую перевернутую миску для похлебки. Может быть, обычай родных краев не разрешал этому мужчине показывать на людях свое лицо.
Жестом руки Конан подозвал хозяина. Когда тот приблизился к торцу длинного стола, киммериец выкатил ему навстречу одну из своих последних монет, поставив ее на ребро, как колесо. Зингарец ловко поймал монету, и через мгновение кордавский золотых с чеканным ликом Митры исчез в складках его засаленного фартука.
— Собери мне что-нибудь в дорогу, — попросил варвар, незаметно для всех поворачиваясь к хозяину. — И скажи, что за чучело сидит в левом углу? Кто это там с замотанной рожей?
— Не знаю… первый раз его вижу здесь, — едва слышно ответил тот.
Конан допил свое вино, вскоре сын хозяина принес ему сверток, и можно было подниматься наверх, где киммерийца ждала его комната в самом конце темного низкого коридора.
До наступления полуночи еще оставалось время. Варвар опустился на убогое ложе и прикрыл глаза, положив руку на лоб. Снизу до него доносились пьяные крики и шум ссоры, запах горелого жира и вина, испарявшегося из ненасытных глоток зингарских пропойц и потаскух. Это повторялось здесь каждый вечер и заканчивалось лишь глубоко за полночь, поэтому, когда он поднялся с ложа, натянул свои новые сапоги и спустился вниз с дорожным мешком и кинжалом за спиной, никто не обратил на фигуру киммерийца особого внимания.
Только тощий Пашет, уже совершенно потерявший от хмельного рассудок, завопил что-то нечленораздельное, завидев варвара, попытался вскочить, но поскользнулся и брякнулся под стол. Хозяин постоялого двора, стоявший у засаленного полога, прикрывавшего вход на кухню, встретился взглядом с выходящим из дверей Конаном и прикрыл на мгновение оба глаза, словно взмахивая веками на прощание.
* * *
Черная тьма уже сгустилась над Херридой, и даже улицы бесшабашного портового квартала полностью опустели. Самые отъявленные головорезы предпочитали в это время сидеть в большой компании и лакать темное зингарское вино в тавернах. Все знали, что Ночной Губитель нападает только на одиночек. Десять убийств уже потрясли город, но ни разу еще злодей не нападал на нескольких людей, поэтому никто и не представлял себе опасности где-нибудь в душной, набитой народом харчевне, над которой располагались комнаты, где можно было обрести ночлег до утра.
Варвар мягко ступал по зловонным улочкам, освещенным лишь узкими полосками света, пробивающимися сквозь крохотные продолговатые окна, затянутые мутной пленкой из пузырей гигантских морских рыб. Только собаки, сбившиеся в стаи, порой выныривали черной сворой из тесных проходов и устремлялись на поиски объедков.
Один из таких псов внезапно выскочил из-под основания мрачной покосившейся хибары, и даже в темноте Конан заметил, как ярко сверкнули красные глаза, налитые ненавистью. Пестрая длинная шерсть крупного кобеля встала дыбом на загривке, и раскрытая пасть задрожала, словно в судороге.
