Мой учитель пошатнулся. Всего на секунду мне показалось, что он умрет, но я ошибся.
Зажав левой рукой рану, он медленно размахнулся и пронзил мое левое плечо ножом, разрывая мышцы и связки.
— Я еще не мертв, парень! — кричал он, и его красное лицо излучало только безумие.
Я закричал. Но не от боли, нет. Я вспомнил, как убил отца. Помнил, как он кричал от ярости, раз за разом поднимая и опуская свой нож. Я был зол. Понимаю, звучит глупо, но я, кажется, сошел с ума.
Собрав свою волю в кулак, я оттолкнулся ногами от пола и толкнул учителя плечом.
Его ноги поскользнулись на крови. Он упал, и я с рыком навалился на него сверху. Выдохнув, я отрубил ему кисть. Железный нож, сверкнув, откатился под скамейки, и мой серп улетел туда же.
Левый глаз пронзила боль. Я пропустил хук с правой. И пусть у него уже не было пальцев, но твердая белая кость била не хуже.
Я свалился на бок.
Наверху звонил колокол».
— Что с ним? — кажется, голос был мужским.
— Не знаю, — лепетала девчонка. — Не знаю… Он умрет, да? Умрет?
Мне хотелось рассмеяться. Дура. Пожалуй, таких дур я еще в жизни не видел.
«Вывернувшись из захвата, я снова залез на него и с размаху ударил лбом в нос.
После звонкого хруста учитель вскрикнул. Лишь на секунду он потерял нить времени, но я должен был успеть. Размахнувшись, я снова ударил его головой, и натолкнулся на кулак.
Затылок болел. В глазах уже в который раз вспыхнула радуга.
— Идиот!..
Я сплюнул и тряхнул головой. Ну уж нет, сволочь, так просто ты отсюда не уйдешь!
Используя едва двигающуюся, но работающую правую руку я запустил пальцы в рану на его брюхе и нащупал острые края позвонков. Он закричал.
Стиснув зубы, я сдавил их еще сильнее и рванул на себя.
Остался последний рывок. Я закричал.
Мои зубы впились в его глотку. Еще секунда — и он уже лежит рядом, захлебываясь кровью, и из его горла раздаются отвратные хлюпающие звуки.
Поразительно, но даже так он отказывался умирать…
Я подполз к учителю. Поставил колено ему на горло и взялся скользкими от желчи и слизи пальцами за его нижнюю челюсть. Хрустнула кость. Наконец, мертв.
— Что же ты теперь не смеешься, мразь? — прошипел я.
Плюнув ему в лицо, я отбросил его нижнюю челюсть в сторону. Клацнули сломанные зубы».
— Я сделал все, что мог, моя дорогая, — снова залепетал этот докторишко. — Не беспокойтесь: выглядит он плохо, но вполне себе живехонек, просто открылись старые раны. Наш организм, порой, способен вытворять просто невероятные вещи, находясь на грани жизни и смерти, а он еще молод. Выкарабкается.
Угу. С другой стороны, не могу же я вечно обманывать смерть, придурок!
«- Йен, ты как?
Я взял ее за руку и сел на колени. Чудо, что она продержалась так долго, но рана причиняла ей адскую боль, которую я не мог не чувствовать всем телом.
— А ты как думаешь? — прохрипела она, брызгая слюной вперемешку с кровью. Даже сейчас она пыталась улыбнуться. — Плохо мне…
— Знаю.
— Я ведь не выживу, — по ее щекам катились слезы.
— Знаю.
— Ты можешь?..
Я стиснул зубы. Сглотнул, пытаясь подавить рыдания. Не время распускать нюни. В конце концов, ты не в какой не сопливой драме, идиот! Это жизнь.
— Я должна тебе пр-признаться, Адам, — заикаясь, пролепетала Йен. — Я ведь тебя не люблю, Адам… Все это — игра. Мне заплатили… Прости. Святая Райна, прости!
Вздохнув, я кивнул.
— Это я тоже знаю, Йен.
— Тогда почему?.. — ей было сложно говорить, но я ее понимал. Не трудно догадаться.
— Потому что тупой, вот почему. Все надеялся, все ждал, а тут вот как обернулось. Единственное, что я не мог предвидеть, это то, что заплатил тебе учитель.
— Он хотел… чтобы ты был сильным. Так он с-сказал, — она фыркнула. Кровь разлилась по лицу. — Хватит хныкать, Адам. Выглядишь отвратно.
— На себя посмотри, — с усмешкой ответил я. — С такой рожей только в комнату страха детишек пугать.
Йен через силу рассмеялась.
— Давай, не тяни. То-ошно становится от этих прощаний.
Я кивнул. Рукоять костяного ножа выскальзывала из пальцев, но я заставил себя держать его прямо. Хоть смерть должна быть без страданий.
— Адам?
— М?
— Я люблю тебя. Как друга.
— Нужен был бы друг, так бы и сказала, Холхост тебя побери. Что я, не пойму, что ли? Зачем усложнять-то?
— Я просто…
Ее тело пронзила последняя судорога. Глаза медленно потухли. Мышцы расслабились.
Смерть — странная штука. Наверное, даже страннее, чем любовь. Кто-то ее боится, а кто-то ждет ее как старую подругу, приглашая к себе домой на кружку чая, но каждый видит в ней перерождение. Прямой путь на Ледяную Пустошь или Сады Предназначения. Но никто не хочет понять, что смерть — это конец. Не тьма, не свет. Просто пустота. Разве это не ясно?»
— Чертова мышь, — недовольно бурчит Ольха, выкидывая дохлую тварь за хвост в окно. — И какого черта ты только сдохла, а? Или, может быть, наш Йен маг? Ха!
Ненавижу мышей. И крыс. От них смердит как от помойки, а еще они разносят заразу. Видал я одну бабенку, так вы представьте: она их разводила! Я даже в дом к ней заходить не стал. Ну, а как вообще находиться в комнате, в которой у тебя вся кожа покрывается от аллергии волдырями, а нос чешется так, что хочется его оторвать?
И барсуки. Те еще твари…
«- Уилл, ты ведь сдохнешь, — я рассмеялся. — Как и отец, Уилл. Мертвым будешь. Что тебе первым отрезать? Палец? Ногу? Или, может быть, язык? Что ты молчишь, Уилл? Смотри: вот Йен. А вот мой учитель, с которым вы так умело сговорились. Хотел отомстить, Уилл? Так чего не отомстил сам, своими руками, Уилл? Отвечай!
Я зашипел, вправляя вывихнутую руку, которая уже начала опухать.
Церковь опустела. Только железные люстры с желтой позолотой раскачивались туда-сюда, звеня цепями, и яркие рассветные лучи восходящего солнца пробивались сквозь мозаичные окна, покрывая запекшуюся на полу кровь прекрасным блеском.
Брат стоял в десяти шагах от меня. Его руки дрожали то ли от страха, то ли от ненависти к сидящей перед ним личности, а рот беззвучно открывался и закрывался, не в силах брякнуть ни слова.
