– В чем заключалась основная доктрина учения Митча, и почему церковь прокляла его имя и охотилась на его последователей?
– Апокриф Митча, великий генерал, это повествование о Хаосе. О том, как Джайллар порабощает людей. Митч считал всех людей изначально проклятыми прикосновением Хаоса. Он считал Хаос недугом, болезнью, поражающей человечество через кровь, и использовал древние ритуалы для очищения.
Селин недобро ухмыльнулся и прорычал:
– Так это он первым начал пить человеческую кровь, да монах?
Брат Спуцилла испуганно закивал. Его губы мелко дрожали.
– Да, великий генерал… Митч считал, что только так он может спастись от приближающего Хаоса…
– А ты, значит, перевел этот самый апокриф и торжественно вручил Корраде? Вот интересно, выпил ли он кровь старого Вальтера… Ладно, ты мне отвратителен, как и все ваше мерзкое братство. Что это еще за Списки Желанных?
– Это мифический документ, создание которого приписывают самому Веррите, великий генерал. В этих списках указывались великие рода Лаоры, изначально несущие в себя гнусное семя Хаоса. Этих списков никто никогда не видел, и упоминаются они лишь дважды: в протоколах допросов самого Верриты, которые проводил канонизированный ныне святой отец Кунди, и протоколах допросов проклятого трупоеда Дракона Им-Моула…
– Но ведь Коррада поручил тебе отыскать эти Списки? Возможно, они действительно существуют?
– Нет, великий генерал… Я уверен, что их никогда не существовало…
– Ну, значить тебе придется их создать, монах… – Селин устало порылся в свитках на столе и выбрал один из них. – Вот. Это тебе за образец.
Монах уставился на пергамент вытаращенными от ужаса глазами. Селин швырнул свиток ему под ноги и медленно проговорил:
– Прочти это внимательно, монах. Ты создашь такой же свиток, придашь ему вид древнего, надеюсь, тебя не надо этому учить, и передашь его в Дрир. Времени тебе на это – три дня. Мои люди буду следить за тобой. Если ты задержишься с работой – тебе отрубят ноги и накормят ими весь приют. Если ты попробуешь обмануть нас – твоя смерть будет ужасной. Помимо этого, на словах ты передашь, что первый в списке, некий Анджей Гларум, потомок термбурских князей, проживает в пригороде Вивлена, адрес там указан. Стража!
В кабинет вошел тот самый огромный капрал и выжидающе посмотрел на генерала. Селин, глядя как монах подбирает дрожащими руками свиток с пола, тяжело вздохнул и отдал приказ:
– Капрал, этого мерзавца передашь моему дежурному офицеру. Пусть его доставят в приют, туда откуда взяли, и не спускают глаз.
– Жрать-то как охота… – Сивый привалился спиной к стене, достал из-за пазухи тряпку и принялся оттирать потемневшее от крови лезвие меча. Рядом, тяжело дыша, присел Людоед.
– Жрать-то? На вот, пожри… – Он вытащил из кожаной сумки на поясе сухарь и протянул Сивому. Сивый откусил кусок, прожевал и вернул оставшееся.
– Сами лопайте, господин лейтенант. Неизвестно, сколько мы еще здесь проторчим.
– Скоро, рыбий глаз, скоро все кончиться…
В полутемном зале мечники сбились у стены, подальше от разбитых окон, через которые с площади тянуло промозглой сыростью и дымом. Возле окон остались лишь несколько человек с арбалетами. Солдаты, изнуренные многодневными сражениями молча передавали друг другу бурдюки с вонючей водой и зябко дышали на замерзшие руки. За стенами шумел непрекращающийся дождь, там, за пеленой дождя где-то вдали зычно перекликались люди, и было непонятно, то ли это враги, готовящиеся к штурму, то ли это бравые бирольцы из имперской бригады, отчаянным броском захватили две древние башни у противоположного конца площади.
Людоед оглядел заваленный трупами зал, и пробурчал:
– Мертвых… Того… Убрать надо. Там за коридором дырка в подвал есть, надо посбрасывать…
Сивый устало кивнул, но с места не тронулся. Из кучи тел в самом центре зала донесся жуткий стон, один из монахов зашевелился, перевернулся на живот и вдруг пополз прямо на Сивого. Он полз, тряся окровавленной головой, на которой невозможно было различить черт лица, а за ним по полу тянулись сизые потроха. Сивый вскочил и одним ударом отделил голову монаха от тела. Обезглавленный труп рухнул, из перерубленной шеи толчками выплескивалась темная кровь.
Сивый с сожалением посмотрел на свой меч, поднял с пола тряпку и снова принялся отирать лезвие. Сидящий в угу молодой солдат вдруг зарыдал. Сивый покосился в его сторону, но промолчал. Людоед нехотя повернул голову и бросил сквозь зубы:
– Питер, заткнись…
Солдат зарыдал еще громче. Пряча лицо в ладонях он привалился боком к стене и уже не плакал, а выл по-звериному. Остальные мечники поторопились отойти от него подальше. Людоед скривился.
– Это война, сынок. Война, за которую государь наш император платит тебе деньги… Надо было оставаться в своей деревне, у мамки за пазухой, рядом с теплой сисей. Если не перестанешь выть, я самолично перережу тебе глотку… Вот так, так намного лучше, рыбий глаз…
Солдат перестал рыдать, он лишь всхлипывал и жался к стене. Сивый сплюнул себе под ноги и повернулся к Людоеду.
– Так вот, господин лейтенант… Дом-то мы отбили, а дальше что?
Солдаты повернули к командиру измученные лица. Сивый сунул меч в ножны и продолжил:
– Я так понимаю, что город мы расчистили… Ну, окромя ям этих и подземелий. Пожалуй, уже и рыцарям пора в бой вступать?
Людоед задумчиво почесал щетину и ответил:
– Площадь наша, бойцы. Завтра здесь будут "Призраки" и "Мантикоры"… За ними придут осадные машины и остальные войска. Мы свою работу выполнили, рыбий глаз… Вот только эту ночь пережить бы… А с рассветом, глядишь – и пиво будет, и обозы, и каша горячая. Ночь только пережить, рыбий глаз…
Солдаты тяжело вздыхали и отводили глаза. Людоед осмотрел свой небольшой отряд и просипел:
– Умирать страшно, рыбий глаз. Страшно, вот так вот, под дождем и в дыму. Но вы все пришли сюда за той самой звонкой монетой, и все дали слово верности нашему Императору. И мы не умрем! Мы армельтинцы, гордость армии Императора. Мы будем резать, жечь и грызть, будем, если надо… А сейчас – спать. Этих вот только в яму покидаем – и спать. По очереди, по одному, в полглаза, змеи степей! И не дадим застать себя врасплох!
Здесь, южнее Бадболя, было значительно теплее, светило мягкое осенние солнце и деревья вокруг стояли, едва тронутые легкой желтизной. На ужин им раздали миски с жидкой похлебкой, в которой плавали редкие плохоочищенные кусочки кореньев. Аттон быстро опустошил свою тарелку, швырнул миску в помощника обозного повара, и вернулся к размышлениям.
